— Я и так уже сказала тебе слишком много, — нахмурилась она.
— Завтра в Совете я должна дать показания о том, что произошло в Рио. Вы там будете? — Спросила Шайлер, чувствуя себя как-то тоскливо.
Она внезапно осознала, до чего же ей всю жизнь не хватало матери. Тринити никогда не пыталась взять на себя эту роль, но своим прагматичным, деловым подходом она напоминала девушке Корделию. Все лучше, чем ничего.
— Извини, Шайлер, но я не смогу прийти. Как обычно, Красная кровь снова позволила алчности взять верх над финансовой системой. Чарльз ушел, и теперь на мне лежит обязанность перед советом директоров сделать все, что в моих силах, — пусть это и не много, — чтобы предотвратить бойню. Сегодня вечером я уезжаю в Вашингтон.
— Ну ладно.
Ничего другого Шайлер и не ожидала.
— И еще, Шайлер... — Тринити взглянула на нее пристально, как мать, собирающаяся наказать заблудшую дочь. — С тех пор как ты вернулась, твоя комната остается пустой.
— Да, — просто сказала Шайлер. — Я не собираюсь больше жить с вашей семьей.
Тринити вздохнула.
— Я не буду тебя останавливать. Но знай, что, уходя из дома, ты лишаешься нашей защиты. Мы не сможем помочь тебе.
— Понимаю. Я согласна рискнуть.
Вопреки обыкновению, Шайлер с Тринити поцеловались на прощание. Шайлер покинула успокаивающий теплый кокон салона красоты и вышла на улицу, одна.
Чарльз Форс ушел. Чарльз Форс оказался тупиком. Он исчез, унеся свои тайны с собой.
Ей придется самостоятельно выяснить, что такое наследие ван Аленов.
ШАЙЛЕР
Барон де Кубертин был наряжен предводителем гуннов Аттилой, в полном доспехе, с луком и колчаном со стрелами на плече, со щитом и метательным копьем. На голове у него был длинный черный парик и остроконечный шлем. Длинная борода тоже была накладной. Барон подошел с пугающе хмурым видом и похлопал Шайлер по плечу.
— La contesse voudrait que vous me suiviez, s'il vous plait. Графиня пожелала, чтобы вы проследовали за мной, будьте добры.
И он резко развернулся. Шайлер с Оливером двинулись следом, но барон остановил их.
— Графиня даровала аудиенцию только мисс ван Ален, — произнес он на безукоризненном английском, строго глядя на Оливера как на досадную помеху. — Вы останетесь здесь.
Шайлер пресекла протесты Оливера.
— Со мной все будет в порядке. Я ненадолго, — сказала она. — Не волнуйся.
Она чувствовала, как гости начинают смотреть в их сторону. «С кем это разговаривает барон? Что это за парочка?» Они начинают выглядеть подозрительно. Нужно поскорее смыться, пока их никто не заметил.
— Не волноваться? Но тогда я останусь без работы, — произнес Оливер, приподняв бровь.
— Я справлюсь сама, — решительно произнесла Шайлер.
— Это меня и беспокоит, — вздохнул Оливер.
Он положил руку на плечо девушки. Ладони у него загрубели от путешествий и работы. Это уже не были мягкие руки юноши, привыкшего проводить дни в музеях. Тот Оливер, которого Шайлер знала прежде, всегда останавливался исключительно в пятизвездочных отелях, а не в дешевых молодежных общежитиях, где они обитали сейчас. Она видела, как в Шанхае он, покупая лапшу быстрого приготовления, торговался из-за пяти центов.
— Со мной все будет в порядке, — пообещала она, потом тихонько, так, чтобы не слышал барон, шепнула: — Похоже, это для меня единственный способ увидеться с графиней.
— Дай я еще раз поговорю с ним. Может, он ко мне прислушается, — прошептал в ответ Оливер, глядя то на барона, то на Шайлер. — Если что-нибудь случится...
— Я сама не проживу... — договорила за него Шайлер. Она мягко убрала его руку сплеча. — Я тоже боюсь, Олли. Но мы договорились. Это нужно сделать.
Оливер скрипнул зубами.
— Мне это не нравится, — произнес он, свирепо взглянув на барона, но все же отпустил девушку.
Шайлер проследовала за бароном через внутренний двор и главный вестибюль дворца. Он провел ее через анфиладу, мимо библиотеки и множества комнат. Когда они дошли до конца длинного коридора, барон отворил дверь приемной и пригласил девушку внутрь. Это оказалась маленькая комната с золотым мозаичным полом, совершенно пустая, если не считать стоящей посередине небольшой скамьи, обитой бархатом.
— Arrete. Подождите.
Барон ушел, заперев дверь на замок.
Шайлер огляделась по сторонам. В дальней части комнаты находилась еще одна дверь. Должно быть, она вела в кабинет графини. Шайлер чувствовала установленные там охранные заклинания. Другого пути наружу не было — только две запертые двери.
Среди всего прочего Лоуренс учил ее чувствовать незримые защиты, чтобы можно было рассчитать, как из них выбраться. Он любил повторять, что бегство — это девяносто процентов подготовки и десять процентов благоприятного момента.
Шайлер показалось, будто она прождала в этой маленькой комнате несколько часов. Комната была полностью изолирована от других помещений особняка. Сюда не доносилось ни звука шумного празднества. Наконец дверь отворилась.
— Барон, это вы? — Спросила Шайлер.
— Не угадала.
Голос был до боли знакомым.
Нет. Этого не может быть. Шайлер словно окаменела. Прошлое как будто бы насмехалось над ней. Кто-то сыграл с ней недобрую шутку. Он никак не мог очутиться здесь. Единственный во всем Нью-Йорке, кого она изо всех сил пыталась забыть...
В комнату вошел Джек Форс. В отличие от прочих участников празднества он был одет очень просто, в черное. В форму венатора. Его платиновые волосы были коротко подстрижены, на военный манер, и аристократические черты лица стали смотреться еще эффектнее. Джек двигался с прирожденным изяществом. Он прошел вдоль стены, словно опасное животное, кружащее вокруг добычи. Какой же он красивый... она уже и забыла... А может, лишь воображала, будто забыла.
Они не виделись с их последнего вечера в квартире на Перри-стрит. Того самого вечера, когда она сказала ему, что любит другого. До чего же больно видеть его прекрасное лицо, такое мрачное и серьезное. Он словно постарел за этот год на целую жизнь.
Боль была почти физической. Страстное желание, которое Шайлер удалось подавить, внезапно вспыхнуло снова, ярко-красное и яростное, такое сильное, что она поразилась. Невыполнимое желание. Дыра в сердце, жаждущая, чтобы ее заполнили.
«Нет. Остановись. Не подходи сюда».
Шайлер была безумно зла на себя за свои чувства. Они были неправильные и вопиюще вероломные по отношению к той жизни, что она вела последний год. Это значило предать ту жизнь, которую они с Оливером выстроили вместе.