– Я знаю, – повторил Лукас уже чуть громче, хотя с той минуты, как они вошли в камеру, оба говорили только шепотом.
Меган хотела продолжать и осеклась, посмотрев на него первый раз с момента его появления здесь.
– Ты сказал, что знаешь? – Он кивнул.
– Знаешь – что? – спросила она боязливо.
– Я знаю, что ты права, Меган. Каждое сказанное тобой слово – правда. Почему, ты думаешь, я вернулся?
– О, нет! – еле выдохнула она. – Ты убил Сайласа Скотта, не так ли? Ты наконец нашел его и убил.
– Я хотел, – сказал Лукас сквозь стиснутые зубы. – Но не убил.
У нее вырвался вздох облегчения.
– Тогда почему ты вернулся? – спросила она, складывая руки под грудью. – Чувствовал себя виноватым, что оставил меня здесь одну ожидать петлю палача?
– Нет, я вернулся, потому что я люблю тебя, – сказал Лукас как нечто само собой разумеющееся.
Она окаменела, ошеломленная его признанием. В ее расширившихся глазах сквозило недоверие. Он, вероятно, думает, что ей достаточно одного его чиха, чтобы упасть от счастья.
– Помнишь, что ты сказала мне в ту ночь, когда мы разбили лагерь у Коттон-Ривер?
– Нет, не помню, – сказала она, прищурясь, хотя по ней было видно, что помнила.
– Ты сказала, что зимой розы покрыты снегом и закованы в лед. Что каждую весну солнце заставляет таять лед и розы вновь зацветают, такие же большие и прекрасные, как прежде. – Лукас подошел ближе и положил ладони ей на руки. – И тогда ты сказала, что мое сердце похоже на те розы. Во мне сосредоточилось столько боли и ненависти, что я считал себя почти мертвым. Но потом я встретил тебя, и ты, так же как солнце, растопила лед в моем сердце. Я люблю тебя, Меган. Наконец мою твердую черепушку прошибло. Слава Богу, что до меня дошли твои слова. Я не столько жажду возмездия, сколько пытаюсь найти успокоение. Но я не обрету его, убив Сайласа Скотта.
– Я рада, что ты в конце концов образумился, Лукас, – сказала Меган.
Слезы потекли из ее глаз, но она не сделала никакого движения, чтобы обнять его.
Он удивленно смотрел на нее:
– Как же так?! Ты не собираешься меня обнять и сказать, как сильно тебе меня не хватало?
У нее вырвался непонятный звук, отчасти напоминающий чих, отчасти презрительное фырканье.
– Похоже, не до смерти.
И такие слова говорит она – мягкая, женственная, любящая, трепетная! Стремительно ускользающий образ рассеялся подобно туману над озером в теплый летний день.
– И это все, что ты можешь мне сказать, Меган? – спросил Лукас. Сдвинувшиеся к переносице брови и опустившиеся уголки рта сделали его насупившимся и хмурым. – Я ехал без остановки день и ночь, чтобы остаться с тобой. И ты говоришь мне такие слова?
– Совершенно верно, – подтвердила Меган.
Он отчаянна затряс головой, словно хотел ее прочистить.
– Я сказал, что люблю тебя. Ты что, не слышала?
– Слышала, – горделиво ответила она. – Просто теперь твое признание уже не имеет значения.
Лукас чуть слышно бормотал, себе под нос. Во что она его превратила? Из мужчины ее мечты он превратился в навоз, который она соскребала с башмаков, словно после прогулки по коровьему пастбищу. Как так случилось?
– Господи, да что стряслось? – вырвалось у него.
Но, увидев, как выпрямилась ее спина, Лукас понял, что дела его плохи.
– Я остаюсь в тюрьме, а ты уезжай. – Но он не уступал.
– Черт подери! Я никуда не уеду, пока ты не скажешь мне, что происходит.
– Ничего не происходит, Лукас. А теперь извини, я хочу еще поспать.
– Неделю назад ты говорила, что любишь меня. И молила, чтобы я не уезжал.
– Я никогда не молила, – возразила Меган.
Не обращая внимания на ее замечание, он продолжал:
– А сейчас ведешь себя так, будто я самый никчемный человек в мире и глаза бы твои на меня не глядели.
– Так и есть.
– Почему? Я люблю тебя, ведь я сказал тебе. Что ты еще от меня хочешь?
Она засмеялась, отрывисто, с надрывом.
– Ты в самом деле хочешь знать?
– Да! – Черт возьми, он действительно хотел понять, что происходит.
– Хорошо, я скажу тебе. Я хочу, чтобы для тебя не было никого и ничего важнее меня.
– Ты и есть самое важное в моей жизни, – сказал Лукас как само собой разумеющийся факт.
– Нет. Ты говоришь неправду. Иначе ты не уехал бы вновь за Сайласом Скоттом.
– Ты знаешь, почему я уехал, Меган.
– Да, знаю. И понимаю. Но одного я не понимаю, – здесь она сделала особое ударение, – как ты можешь меня любить и по-прежнему считать, что я виновна в похищении денег?
– Только и всего? – У него расширились глаза. – Из-за дурацких денег весь сыр-бор?
Меган возмущенно фыркнула. Досада прямо-таки сочилась из всех ее пор, когда она принялась мерить шагами небольшую комнату.
– Нет, Лукас. Не из-за денег. Дело в доверии. Ты не веришь тому, что тебе говорит другой человек, даже если логика подсказывает, что он может говорить правду. Ты провозглашаешь, что любишь меня, но наверняка мне не веришь. Как и не верил, когда я доказывала тебе, что не имею ничего общего с грабителями. Ты ни разу не выступил против Брандта, зная, что он собирается посадить меня в тюрьму.
– Когда Брандт нанимал меня выслеживать бандитов, он объяснил мне, что ты их главарь. Поэтому, застав тебя с ними, я был обязан тебя задержать. Пойми меня, Меган.
Ей стоило больших усилий не ударить его, ее всю трясло от напряжения. Она сделала глубокий вдох и предприняла новую попытку.
– Да, Лукас. Да. Ты выполнял свои обязательства перед Брандтом и «Юнион Пасифик». Но я говорю тебе о другом. Если бы ты любил меня, ты бы верил мне, когда я говорила, что я невиновна. И попытался бы помочь доказать мою невиновность. Однако ты бросил меня на растерзание волкам и отправился продолжать свои бесплодные поиски Сайласа Скотта.
– Но теперь я вернулся. И я люблю тебя, Меган.
– Скажи, Лукас, ты веришь, что я не имею никакого отношения к краже денег? – спросила она.
Легкая заминка сказала ей все. Он по-прежнему не был в ней до конца уверен, даже если хотел.
– Я думаю, сейчас тебе лучше уйти, – спокойно сказала Меган.
– Меган…
Она притронулась рукой к виску.
– Я устала, Лукас. Уходи немедленно.
Прошло несколько секунд, прежде чем до нее донесся шорох одеяла. Лукас выскользнул из камеры, и в коридоре послышались его удаляющиеся шаги. Меган легла на койку и подтянула до шеи корявое шерстяное одеяло. Сейчас она чувствовала себя еще несчастнее, чем несколько дней назад, когда впервые поняла, что действительно попадет в тюрьму.