– Остановись, прошу тебя! Будь моей, как прежде! – перешел великий князь на «ты», как в то время, когда они были вместе. – Я никогда не женюсь на этой датской принцессе.

– Вы говорите это серьезно? – Брови Элиз Руше слегка приподнялись.

– Никогда я не был более серьезен, чем сейчас. Мы с тобой уедем за границу. В Париж, где нам было очень хорошо. И проведем весь век вместе, разве это не счастье?

– Помилуйте, Николя! О чем вы говорите? На какие деньги вы собираетесь жить за границей, да еще в Париже? Может, вы собираетесь снять мансарду где-нибудь на Монмартре, как какой-нибудь несостоявшийся художник? Увольте! На такие подвиги я не способна. У вас же нет денег. Насколько мне известно, у вас долгов почти на миллион рублей!

– Кто тебе это сказал? – посуровел Николя.

На лице Элиз промелькнуло замешательство, или ему это только показалось?

– Об этом говорит весь Санкт-Петербург! Как вы будете расплачиваться? И на какие деньги мы будем жить? Уверена, что как только мы уедем из России, ваша семья не даст вам ни копейки!

– У меня имеются кое-какие сбережения, – не совсем уверенно произнес великий князь. – Поверь мне, Элиз, этих денег нам хватит на несколько жизней! Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, только не оставляйте меня!

– Не знаю даже, что вам сказать, Николя, но через месяц я уезжаю в Америку.

– Надолго?

– Думаю, насовсем.

– Значит, ты даешь мне месяц? Что ж, я обязательно что-нибудь придумаю.

– А сейчас оставьте меня. У меня был очень тяжелый день, и мне хотелось бы отдохнуть.

Поднявшись, Николай Константинович поцеловал ладонь Элиз, обратив внимание на то, что длинные узкие пальчики дрогнули от легкого прикосновения его губ, и, полный радужных надежд, вышел из гримерной. Элиз поднялась из-за стола, закрыла дверь на замок и негромко произнесла:

– Он ушел. Степан, выходи!

Из будуара вышел молодой артист, в труппу он был принят полгода назад и делал большие успехи. Судя по тому, что в любовницах у него была сама Элиз, эти успехи касались не только сцены.

– Николя не на шутку в тебя влюблен.

– Теперь меня это совершенно не интересует, когда есть ты, – гибкие тонкие руки обвили его шею. – Все это уже в прошлом. Мое настоящее – это ты! Ты даже не представляешь, что я пережила, когда он вошел в гримерную. Мое сердце едва не вырвалось из груди. Представляешь, что могло бы случиться, если бы он решил осмотреть будуар…

– Ты думаешь, он меня убил бы? Вряд ли! Мы просто раскланялись бы и разошлись в разные стороны. Самое большее, что могло бы случиться, – меня просто уволили бы из театра…

Женское тепло было приятно. Волосы Элиз пахли ромашкой, губы слегка приоткрылись для поцелуя.

– Постой, – произнес танцор, – сейчас не самый благоприятный момент. Надеюсь, мы еще наверстаем. Ты в самом деле хочешь быть со мной?

– Господи боже мой! Неужели ты еще не понял до конца? Мне никто не нужен, кроме тебя.

– Я тебе верю. А теперь тебе нужно идти.

Открыв дверь, Элиз Руше выпустила танцора в опустевший коридор.

Глава 7
Тайный агент «Гусар»

– После великого князя у Элиз был роман с каким-то танцором?

– Именно так, ваше высокопревосходительство, но мы распорядились уволить его, и сейчас он танцует в московском театре.

– Это хорошо, даже самые сильные чувства притупляет расстояние.

– Что у вас по Гусару?

Кирилл Федорович Бобровин каждому из своих агентов давал клички, была таковая и у Леонида Варнаховского. Ее предложил Уваров, назвав его «Гусаром», и теперь в небольшой синей папке, где уже хранилось с десяток бумаг, исписанных убористым красивым подчерком, на титульном листе рядом с его именем была лаконичная запись: Тайный агент «Гусар».

Бобровин не помнил случая, чтобы Уваров в разговоре с ним называл тайных агентов по имени, как если бы опасался, что в комнате кроме них может присутствовать кто-то третий.

– Он всецело оправдывает наши ожидания, ваше высокопревосходительство. Как мы и предполагали, как только удалили этого танцора, Элиз Руше влюбилась в него без памяти.

Широко улыбнувшись, Уваров произнес:

– Женщины всегда оставались для меня загадкой. Меня все время удивляет, что их заставляет любить таких мерзавцев.

– Видно что-то они в них находят, ваше высокопревосходительство. У меня такой вопрос, не слишком ли мы подняли планку?

В какой-то момент в глазах Уварова сверкнуло сомнение. Или все-таки показалось? Но уже в следующую секунду он уверенно произнес:

– Все идет именно так, как мы и планировали. Ничего не менять! – И, понизив слегка голос, пояснил: – От великого князя Николая можно избавиться только таким образом. Лучше сделать это сейчас, чем потом, когда ущерб для России будет внушительным. Не спускайте с них глаз: ни с великого князя, ни с Гусара. Мне важно знать о каждом их шаге.

– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство. Я уже принял дополнительные меры, – сказал Бобровин, усмехнувшись пришедшей мысли.

* * *

Сразу после размолвки с Элиз Руше великий князь Николай Константинович укатил на первый Адмиралтейский остров, в Мраморный дворец, считавшийся домом всех Константиновичей, где он провел свое детство. Всякий раз, заявляясь сюда, он чувствовал себя в его стенах совсем по-домашнему.

Прежде великий князь проживал в Павловске, где имел шикарные апартаменты, но с недавнего времени папенька повелел выделить ему три комнаты на втором этаже. Поговаривали, что именно в этой части дворца его прежний владелец Павел I упражнялся в стрельбе из пушек, а чтобы не прибить ядром свою чувствительную супругу, сажал ее в огромную мраморную вазу… Но теперь этот уютный уголок ничем не напоминал о военных баталиях и о прежних многочисленных чудачествах императора Павла I.

Пожалованные комнаты были парадными, с выходившими на дворцовую набережную окнами. В одной из комнат была устроена библиотека с огромным столом-шкапом; стены оклеены обоями с ярко-синими васильками, на них висели гравюры французских мастеров со сценами из сельской жизни. Другая комната была гостиной с мебелью из красного дерева, обтянутой голубой кожей с отливом, напоминавшим павлинье перо; в углу большой серый диван. Оконные рамы – бронзовые, вероятно, еще с екатерининского времени, однако заменять их Николай Константинович не пожелал. Мебель в спальной, включая кровать, была из красного дерева, со вставками из черного.

Здесь же во дворце имелась комната для адъютанта Леонида Варнаховского, с которым великий князь пребывал в приятельских отношениях. Чаще он нуждался в его обществе для того, чтобы весело проводить время где-нибудь в театральных гримерных и в карточных салонах, нежели использовать в поручениях государственной службы.