Всеволод Аркадьевич размышлял. Его лоб все время был в морщинах, но если бы к нему пристали с вопросом: «О чем ты думаешь?» – Сева не нашелся бы, что и ответить.
Африканыч страдал, томился и изнывал от отсутствия женщин. Несколько раз он пытался свести более короткое знакомство с Елизаветой Матвеевной, но всякий раз получал от нее полный отлуп. Его чары на нее не действовали, как он ни старался. Похоже, она была еще девицей и ждала того единственного, каковым Африканыч не являлся.
Первым не выдержал Ленчик.
– Нет, я больше так не могу, – сказал он как-то за завтраком. – Нам что, всю жизнь так вот жить? Болото же какое-то, а не жизнь. В голове сплошной туман, мысли дурацкие одолевают… Давайте же что-то делать!
– И правда, Сева, – поддержал Ленчика Неофитов. – Ну прозябание же полное. Мы же…
Он замолчал, потому как в комнату вошла Елизавета Матвеевна. Извинившись за вторжение без стука («Вы сидели так тихо, и я подумала, что никого нет»), она собрала кое-какую посуду со стола и вышла столь же незаметно. Все время недолгого нахождения ее в комнате Африканыч не сводил взгляда с ее полной груди и, когда она вышла, вздохнул. Тяжко и печально.
– Ты что-то хотел сказать? – напомнил ему Долгоруков.
– Я? – недоуменно спросил Неофитов и сделал такое лицо, как будто только что прилетел с планеты Марс. – Я молчу…
– И у меня терпение на исходе, – сказал Огонь-Догановский. – Тоска все нутро выела.
– И у меня, – сказал последним Давыдовский.
– Что, все высказались? – посмотрел на своих товарищей Долгоруков. – Может, вы думаете, что мне весело? И нравится так жить? И я просто счастлив видеть ваши кислые физиономии ежедневно и ежечасно? И выслушивать это ваше нытье?
– Мы так не думаем, Сева, – сказал Огонь-Догановский. – Но надо же что-то делать.
– Что? Что ты предлагаешь делать?
– Давайте думать вместе…
– Я думаю! И думаю вот что… – Всеволод Аркадьевич встал и начал расхаживать по комнате. Сейчас он чем-то походил на учителя, который излагает сложный урок перед своими учениками. – …Что у человека, которого послал сюда тот, умный и хитрый, терпение тоже на исходе. Ведь он послан сюда с определенной целью: вернуть деньги и наказать нас. Так?
– Разумеется, – ответил за всех Огонь-Догановский.
– Но ничего у него не получается, нас не достать. – Сева ненадолго задумался. – Что в таком случае сделал бы я? Я постарался бы как-нибудь выманить кого-то из нас из дому. То есть спровоцировать ситуацию, коли уж она не получается естественным путем, чтобы достать нас. Или хотя бы переговорить…
– Мне тоже кажется, что плотный в очках скоро что-нибудь предпримет, – сказал Давыдовский. – И тогда мы хотя бы будем знать, как нам действовать дальше.
– Вот именно, – посмотрел на него Всеволод Аркадьевич. – Стало быть, нам остается только ждать, что такого предпримет человек, посланный умным и хитрым. И ждать, я полагаю, нам остается недолго…
Сева оказался прав.
В один из жарких июльских вечеров в дверь дома постучали. Открывать пошли двое: Долгоруков и Давыдовский, а то мало ли что. Всеволод Аркадьевич встал напротив двери, а Павел Иванович – сбоку, чтобы сподручнее было залепить незваному визитеру в ухо, коли тот станет вести себя неподобающим образом.
На пороге стоял мальчишка в широченных штанах и картузе без козырька, похожий на юнгу со списанного корабля. Говорок у него был разбитной; похоже, основным его воспитателем была улица.
– Мне Долгорукова надо, – безапелляционно заявил он Севе, поглядывая то на него, то на Давыдовского.
– Я Долгоруков, – произнес Всеволод Аркадьевич, уже понимая, что визит мальчишки есть начало чего-то такого, что может перевернуть всю жизнь.
Обычно разного рода катаклизмы, будь то буря природная или житейская, случаются с предвестием какой-либо мелочи: птицы, к примеру, разом запоют (или замолкнут), легкий ветерок вдруг налетит, взявшись совершенно ниоткуда, либо произойдет встреча, которой в твоей жизни не должно было случиться, но она, видишь ли, случилась. И потом все идет наперекосяк. И падают деревья, вырванные с корнем. И с неба льет так, будто там, наверху, прорвало какую-то небесную плотину. И любое дело, за какое ни возьмись, валится из рук. А в голове возникает вдруг такое смятение, что рушится весь жизненный уклад, и ты, взяв в руки котомочку, срываешься с насиженного места и летишь куда глаза глядят, потому что уже не можешь иначе. А начиналось все с такой вот мелочи…
– Точно? – Мальчишка недоверчиво посмотрел на Севу.
– Точно, – заверил его Долгоруков.
– Письмо тебе, – произнес мальчишка и сунул в руки Всеволода Аркадьевича четвертной листок, сложенный пополам.
– А от кого сие письмецо? – осторожно спросил Долгоруков.
– Господин один велел передать, – ответил мальчишка. – Он сказал, что ты все поймешь.
– Так и сказал? – спросил Сева, разворачивая листок.
– Ага, – ответил мальчишка и шмыгнул: – Ну, все, я пошел.
Однако, сказав это, он остался стоять. Было понятно, что за доставку письма пацан ожидает благодарность в виде хотя бы малой денежки, хотя, скорее всего, вознаграждение он уже получил от того, кто написал это письмецо и велел передать. Уличные мальчишки, господа, за просто так не работают. Не таковское у них воспитание…
Всеволод Аркадьевич пошарил по карманам своего архалука, но в карманах было пусто. Он посмотрел на Давыдовского, и тот, сунув пальцы в жилетный карман, достал новенький серебряный рубль.
– Премного благодарны! – загорелись глаза мальчишки, и он точным и ловким движением выхватил серебряный кругляк из руки Давыдовского так, что тот и глазом не успел сморгнуть.
– А тот господин, что передал тебе письмо, он такой… в очках? – спросил Сева, разворачивая письмо. Но мальчишки уже простыл и след.
Письмо было простым и понятным, как кухонный табурет:
«Господин Долгоруков.
Сегодня в десять часов вечера буду ожидать Вас в саду «Русская Швейцария» в кондитерской господина Прибыткова. Вас я узнаю сам. Вы должны быть один и без оружия. В случае Вашего отказа или невыполнения моих требований я убью Вашу экономку. Надеюсь на ваше благоразумие».
Подписано письмо было так: «Гость».
Всеволод дважды прочитал его, потом передал Давыдовскому.
– Я пойду с тобой, – заявил Павел Иванович, прочитав письмо.
– Ты внимательно читал? – спросил Сева.
– Внимательно, – ответил Давыдовский.
– А мне кажется – нет, – нахмурился Всеволод Аркадьевич. – Там же ясно сказано: один и без оружия. А еще сказано, что в случае невыполнения его требований он убьет экономку. Девица-то эта в чем виновата?