– Что же это такое, – расплакалась Марианна. – Как все это печально… А вдруг дело закончится смертоубийством?
– Когда затронута дворянская честь, то может быть всякое, – философски высказался барон. Посмотрев на часы, добавил: – Однако мне пора. Да-с, скверно, что такой чудесный вечер так неудачно завершился, – чем вызвал новые всхлипывания княжны.
Взяв с вешалки шляпу, а из угла трость, барон Розенберг откланялся и вышел за порог.
– Что же теперь будет? – не желала успокаиваться княжна. – Я так несчастна!
Граф Демидов, склонившись над племянницей, обмахивал ее веером.
– Успокойтесь, душенька моя, глядишь, все и образуется.
– Чует мое сердце, Кондрат Егорович, может произойти нечто ужасное.
– Да полноте вам! Вот сейчас они придут домой, примут горячую ванну, лягут спать, а утром даже не будут помнить, что же произошло. А если вспомнят, то, уверяю вас, будут над собой смеяться. Да и барон, и я еще раз подойдем к дуэлянтам и постараемся убедить этих задир, что все это было несерьезно, что дело не стоит выеденного яйца, и убедим их отказаться от дуэли.
– А вы что думаете об этом, Евдоким? – Княжна посмотрела на Афанасьева. – Мне, право, так неудобно перед вами, что так все вышло. Что вы о нас можете подумать нехорошо.
Глянув в широко открытые глаза Марианны, Евдоким едва не поперхнулся.
– Кхм… Кхм… А что тут сказать? Я ведь впервые с графьями да с князьями за одним столом обедаю… Не знаю, как оно тут у вас… Хотя за столом-то оно всякое случается, тем более по пьяному делу. Только ведь у нас, купцов, ежели что не так, так просто рожу друг другу набьют и на том расходятся с миром. А дальше – лучшие друзья. А у графьев, как я посмотрю, все как-то иначе складывается. Авось все и образуется, а там обида как-нибудь сама рассосется… Жить-то каждому хочется.
Граф Демидов печально вздохнул:
– Эх, молодой человек, если бы оно все так просто было, тогда бы и дуэлей не было. А тут… Да-с!
Разговор понемногу увял. Гости разошлись. Кондрат Егорович продолжал обмахивать веером раскрасневшуюся и все еще хныкавшую княжну. Потоптавшись немного в нерешительности, Евдоким Ануфриев распрощался, дав хозяйке дома слово наведаться на следующий день.
Ночь прошла скверно. Несколько раз Евдоким беспокойно просыпался: в темной комнате мерещились графья с князьями, вооруженные большими пистолетами. Когда он все-таки малость дремал, они виделись ему в обличии разбойников, спрятавшихся в лесу. Наставив на него пистолеты, графья требовали у него денег. Деньжат Евдоким им не дал, выставив перед их носами кукиш. Князь Салтыков, находившийся ближе других, изловчась, ударил его пистолетом по мордасам. Евдоким Филиппович физически почувствовал на своих губах вкус крови, отчего и проснулся.
Так что пробудился Евдоким с первыми петухами и возвращаться в сновидение более не собирался.
Промаявшись до обеда, он решил нанести визит княжне. Приколов на отворот фрака цветок величиной с подсолнух, Ануфриев вышел из гостиницы ловить извозчика. Добрался до дома невесты уже через пятнадцать минут и быстро, как способен только молодой возлюбленный, взбежал на этаж.
В этот раз немного понервничал: ему пришлось трижды продолжительно позвонить, прежде чем дверь наконец отворилась. Вместо горничной на пороге стояла сама княжна, побледневшая и малость осунувшаяся: оно и понятно, не каждый день графья стреляются!
– Я ведь горничную отпустила, вы так рано… А у нас еще и не прибрано. Может, немного позже…
– Ничего, я привыкший, – Ануфриев продолжал топтаться у входа с твердым намерением пройти в комнату. – У меня до вас, сударыня, можно сказать, наиважнейшее дело.
– Проходите, коли так, – княжна отступила в сторонку.
Евдоким прошел. В комнате пахло разлитым винищем, а еще – застоявшимся смрадом. По всему видать, кто-то из князей опростоволосился в углу, а прибрать за ним некому. Не княжеских рук дело!
– Господи, вы даже не представляете, что произошло, – произнесла Марианна, когда Ануфриев присел на диван. – Это так ужасно! Никогда не думала, что в моем доме может произойти подобное. Сейчас князь и принц сидят по домам. Кондрат Егорович ходил к ним, пытался их замирить, но все бесполезно. Они обозлены, пишут друг другу разные нехорошие письма, и только еще больше углубляют конфликт, я даже не знаю, что и делать.
– Кхм… Оно, конечно, скверно, – нашелся Евдоким Филиппович. – Но авось отсидятся дома, весь пар выпустят и станут, как прежде, приятелями.
– К сожалению, это невозможно. Дядюшка мне сказал, что сейчас они заняты с адвокатами. Составляют духовные на случай своей смерти, делают последние распоряжения и обговаривают со своими секундантами условия дуэли.
– Да-с… А только нам бы о живых надобно думать. Я хочу спросить у вас, сударыня, как вы себя чувствуете?
Княжна удивленно посмотрела на купца.
– Спасибо, не жалуюсь, но только в этом ли сейчас дело, ведь…
– Я к тому, что голова не болит?
– Не болит.
– А в животе ничего такого не колет?
Княгиня вымученно улыбнулась:
– Право, вы очень заботливый.
– Может, того… сердчишко пошаливает?
– Спасибо, оно у меня в порядке.
– Ну, коли так, сударыня, позвольте сделать вам предложение, так сказать, руки и сердца! Выходите за меня замуж.
Женщина застенчиво опустила глаза.
– Это так неожиданно… Вы так нетерпеливы. Да и время ли сейчас?
– Мне бы поспешать надобно, – резонно заметил Ануфриев. – Хозяйство без присмотра осталось. Старший приказчик, конечно, толковый, батюшке еще служил. Много не наворует, разве только по нужде. Но вот остальным веры мало. Растащат все хозяйство! За ними глаз да глаз нужен. Не идти же мне по миру с молодой женой, – многозначительно посмотрел он на слегка раскрасневшуюся княжну.
– Я вас понимаю, – ответила та, потупив взор. – Вы мне тоже очень понравились, думаю, что вы именно тот человек, с которым я могла бы зашагать по жизни рука об руку. Вы надежный, большой, такой располагающий.
Щелкнув крышкой часов, Ануфриев удовлетворенно кивнул: маленькая стрелка приближалась к одиннадцати.
– Тогда, значит, вопрос решен. Сейчас пойдем и обвенчаемся. Сделаем все в лучшем виде. За полчаса управитесь? А я пойду повозку ловить подходящую, лентами обряжу, – поднялся Ануфриев.
– Постойте, – махнула рукой княжна, удерживая Евдокима Филипповича.
Купец удивленно посмотрел на встревоженную Марианну. Весь его вид так и вопил: «Чего же тянуть с хорошим делом?»
– У нас ведь это не делается за один день. В нашей среде так не принято. Хоть я и согласна, но я должна спросить разрешения у своего родного дядюшки графа Сенявина Наума Алексеевича. Родителей у меня нет, и он для меня самый близкий человек. Дело может считаться законченным, когда дядя даст свое благословение.