Купец слегка покачнулся, полез в карман, достал из него какую-то бумаженцию с гербом и печатями и положил на стол, для убедительности громко припечатав ее ладонью.
– Вот!
– Что это, братец? – слегка поморщился от бесцеремонности нового гостя «надворный советник».
– Это депозитный билет, – произнес купчик, после чего гордо обвел присутствующих мутноватым взглядом подвыпившего мужчины. – На двести тыщ!
Тишина, повисшая в кабинете, и главное, билет в двести тысяч рублей – по сути, бумажка, но какая! – тотчас извинили как беспардонность купца, так и сивушный дух, от него исходивший. Человека, вот так запросто и даже весело отдающего в руки другого человека двести тысяч рублей, следовало уважать. Как и другого человека, принявшего такую сумму. Это значило одно: человеку, в руки которого передавались такие деньги, причем без всякого залога, безусловно, можно было доверять…
– Послезавтра я принесу вам деньги, – нарушил молчание «граф», довольно пристально наблюдавший за сценой с подвыпившим купцом и, очевидно, сделавший нужные выводы. – К какому часу надлежит к вам явиться?
– К полудню, – ответил Долгоруков.
– Тогда… разрешите откланяться?
– Да, благодарю вас.
– Это я вас благодарю, – улыбнулся «граф» и со значением похлопал по пузатому боку саквояжа.
Когда Давыдовский ушел, снова повисла тишина.
– Так что, я в доле? – весело спросил Африканыч, который в последнее время столь приноровился играть разнокалиберных купцов, что даже более походил на торговое сословие, чем настоящие купцы.
– В доле, – ответил «надворный советник», пряча депозитный билет в ящик стола.
– Так, значит, я пошел? А то небось в «Славянском базаре» меня уж заждались… Гуляю я, видите ли.
– Да уж вижу, – усмехнулся «надворный советник». – Ступайте с миром.
– А когда, стало быть, за деньгами явиться? – задал самый важный вопрос подгулявший купец.
– Вам сообщат, не беспокойтесь, – ответил «Луговской».
– А я и не беспокоюсь, – хохотнул купец и, сделав ручкой Огонь-Догановскому и Плейшнеру, покинул кабинет.
– Уф, – выдохнул «надворный советник», словно с уходом купчика у него свалился камень с плеч. – Итак, господа, шампанского? Отметим ваш успех парой бутылочек «Вдовы»?
– Прошу прощения, Сергей Васильевич, – вышел из глубокого раздумья Плейшнер. – А позвольте узнать, вы что, затеваете новую игру на бирже?
Огонь-Догановский метнул быстрый взгляд на Плейшнера, затем перевел взгляд на Долгорукова. Всеволод Аркадьевич, хоть и ждал подобный вопрос, но казался несколько смущенным.
«Это игра, или Сева и правда смущен»? – подумалось Алексею Васильевичу. Додумать он не успел, поскольку Долгоруков просто ответил:
– Да, Иван Яковлевич, на Петербургской бирже затевается очень крупная игра… Так что, я велю принести шампанского?
– А мне… нам нельзя принять в ней некоторое участие?
Это был момент, которого ждали все. И вышедший из кабинета Ленчик, теперь плотно прижавший ухо к кабинетной двери. И «граф» Давыдовский, в настоящее время курящий сигару в дальних комнатах особняка, что было явлением редчайшим и означало крайнее его волнение. И выряженный богатым купчиком Африканыч, сидящий напротив «графа» в глубоком кресле и бросающий тревожные взгляды то на дверь, то на курящего Давыдовского. И старейший из бывших «валетов» Алексей Васильевич Огонь-Догановский, который, услышав вопрос Плейшнера, внутренне содрогнулся и подобрался, как это бывает с гончими псами, когда они уже видят настигаемую добычу. И, конечно же, Всеволод Аркадьевич Долгоруков, главный охотник, загонщик, ежели, конечно, так можно обозначить его роль в разыгрываемом представлении, «акте втором»…
– Простите, что вы сказали? – будто бы не понял вопроса Сева.
– Нам с Алексеем Васильевичем, – Плейшнер незаметно сглотнул, – можно будет принять участие в вашей новой игре?
– Иначе, вы хотите войти в долю?
– Да, – не совсем уверенно ответил Плейшнер.
Эта неуверенность не ускользнула от взора Долгорукова. Он посмотрел на Огонь-Догановского, словно ища помощи, и Алексей Васильевич это понял.
– Я бы тоже хотел просить вашего согласия на наше участие в новой игре, – произнес он. – В частности, на мое личное участие.
– Вы уверены? – быстро спросил его «надворный советник».
– Совершенно, – ответил Огонь-Догановский.
– И вы слышали о размерах взноса? – осторожно поинтересовался «Луговской» и испытующе посмотрел на старика.
– Разумеется… Двести тысяч, – ответил Огонь-Догановский. И через короткую паузу добавил: – Думаю, что я смогу найти такую сумму к полудню послезавтра.
– Я тоже, – уже без тени сомнения произнес Иван Яковлевич.
И правда, это что же получается: все, кто принесет эти злосчастные двести тысяч, получат барыши, а он? Он тоже хочет заиметь быстрые и легкие деньги… Кстати, каков планируется прибыток?
– Скажите, а каков возможен процент прибыли? – задал вполне резонный вопрос Плейшнер.
– В этот раз игра особенно крупная, не менее двукратного, – ответил Долгоруков и искоса глянул на директора банкирской конторы. – То есть сто процентов чистой прибыли.
– То есть, отдав двести тысяч рублей, я получу четыреста? – не поверил своим ушам Плейшнер.
– Именно так, – подтвердил Сева.
– И за какой срок?
– Я полагаю, не более двух недель, – раздумчиво ответил Долгоруков.
Двести тысяч за две недели!
Вероятно, это не слишком законно – заполучить такие весьма и весьма приличные дивиденды за столь короткий срок. И деньги, полученные в качестве прибыли, честно говоря, будут не столь уж и праведными. Впрочем, те операции, что он проворачивает в своей банковской конторе, в частности с выигрышными заемными билетами и ломбардными квитанциями, тоже не очень праведны и вряд ли законны. Так что из того? Всякий обогащается как может. Время нынче, господа, такое… Как гласит пословица, «с трудов праведных не построишь палат каменных».
– А позвольте узнать, бумагами каких фирм или предприятий вы будете оперировать на бирже? – спросил Плейшнер, глядя мимо «Луговского».
К этому вопросу Сева был готов. Они с Африканычем проштудировали столичные «Биржевые ведомости» Стаса Проппера за весь год, познакомились с напечатанными там годовыми отчетами акционерных обществ и банков и остановили свое внимание на «Ленском золотопромышленном товариществе» и Акционерном обществе «Владикавказская железная дорога». Ленское товарищество дышало на ладан, прибыли не давало, и его акции номиналом 750 рублей расценивались на бирже не выше 250–270 рублей. В данном случае, принимая также во внимание, что банкирский дом «Гинцбург», владеющий Ленскими приисками, показал в годовом отчете едва ли не дефицит оборотных средств, вполне уместно было говорить про игру на понижение акций «Лензолото».