– Теперь вы убедились, господин полицейский, что ваш человек лжет? – сурово подал голос Трезеге-Христофоров. – Я требую, чтобы меня немедленно освободили. Иначе я буду вынужден пожаловаться на ваш произвол министру внутренних дел, а то и самому кайзеру!

Из комнат один за другим возвращались полицейские. Встав в полукруг, они хранили молчание, дожидаясь распоряжения начальника полиции.

– Что у вас там? – хмуро поинтересовался Вольф у высоченного унтер-офицера.

– Ничего, господин начальник полиции, обыскали все комнаты.

– Чемодан с деньгами пересчитать и отнести ко мне в карету! – распорядился Вольф.

– Послушайте, это самый настоящий грабеж! Вы не имеете права! – возмутился Трезеге, подавшись вперед.

Крепкие руки полицейских ухватили его за плечи.

– А этого господина – в арестантскую карету; полагаю, что нам будет о чем с ним поговорить.

– Это произвол!

– Вы преувеличиваете, – спокойно отреагировал Вольф.

– Это самый настоящий бандитский налет! – продолжал возмущаться задержанный. – Вы решили забрать мои деньги, а чтобы я вам не мешал, решили упрятать меня за решетку!

Полицейские подхватили под руки сопротивлявшегося Трезеге-Христофорова и поволокли к выходу.

Глава 21
Четырьмя часами ранее…

«Травиата» была любимой оперой Валерия Христофорова. Он просмотрел ее более десяти раз, причем в разных странах и с разными исполнителями, но всякий раз переживал за героиню, как если бы смотрел впервые. С высоты ложи были видны красивые декорации особняка, в котором разместились действующие лица: Альфред Жермон и куртизанка Виолетта. Молодой гость произносит страстный тост про любовь, стараясь обратить на себя внимание знаменитой куртизанки. А когда это удается, то он, завороженный ее красотой и умом, признается ей в любви. Валерий Михеевич невольно напрягся, опасаясь пропустить хотя бы слово, сказанное в ответ. Далее следовал дуэт, в котором куртизанка уверяет юношу, что она не умеет любить, и передает ему цветок камелии, который он должен вернуть, как только цветок завянет… Неожиданно дверь в ложу распахнулась, и Христофоров, к своему немалому удивлению, увидел Феодосию. Невольно нахмурился, осознавая, что произошло нечто непредвиденное, иначе, зная его страсть к опере, она вряд ли стала бы его беспокоить.

– Что стряслось?

Валерий Михеевич недолюбливал Феодосию, даже не зная отчего. Просто не лежала к ней душа, и все тут! От нее как будто так и потягивало недоброй памяти Третьим отделением. Однако, в силу неких причин, Варнаховский всецело ей доверял.

– Я только что от Леонида, – произнесла взволнованно Феодосия.

По коже Христофорова пробежали неприятные мурашки, он едва удержался, чтобы не поежиться.

– Что там стряслось?

– Он сказал, чтобы вы немедленно ехали к нему. Возвращаться домой не стоит; не исключено, что там вас уже ожидает полиция.

– Томас? – коротко спросил Христофоров.

– Да. Его взяла полиция. Мы уверены, что он рассказал о вас Вольфу.

Христофоров посмотрел на сцену. Виолетта уже вручала цветок взволнованному юноше. Некоторое время на сцене было слышно только чистое сопрано актрисы, уверявшей юношу, что она не способна любить, но причина здесь была совершенно иной – просто юноша полюбил смертельно больную женщину, которая не смела открыть ему своих истинных чувств, чтобы не сделать его несчастным до конца жизни.

– Нужно рискнуть, – наконец, решился Христофоров, посмотрев на Феодосию. Грудь у барышни была высокой; странно, что он не замечал этого прежде. – В доме находится пятьсот тысяч марок, их обязательно нужно забрать!

– Если вас поймают, то могут казнить.

На лице девушки отразилось нечто похожее на сожаление. Возможно, что она не столь скверна́, как это показалось ему поначалу.

– Слишком много труда ушло на эти деньги.

Дотронувшись до его плеча, Феодосия печально улыбнулась:

– Тогда вам нужно поторопиться, у вас не так много времени.

Христофоров поднялся и, вздохнув, произнес:

– Впервые мне не удалось до конца посмотреть «Травиату».

* * *

Варнаховский нервно посмотрел на часы. Ожидание затягивалось. Христофорова все не было. В противоположном кресле, в длинном темно-зеленом платье, напоминая гибкую ящерицу, столь же изящную, как и опасную, сидела Феодосия и курила длинную тонкую сигарету из какого-то неестественно черного табака. Отчего-то показное спокойствие барышни раздражало Леонида невероятно. Сам он вряд ли сумел бы высиживать столь преспокойно, ни разу не посмотрев на часы. Варнаховский уже не сомневался в том, что Валерий Михеевич находится в руках полиции: прежде тот был образцом точности, как швейцарские часы. Оставалось надеяться на чудо, которое, как известно, случается крайне редко.

Взгляд Варнаховского упал на пепельницу, заполненную наполовину. Феодосия вообще не считалась с сигаретами; едва сделав две затяжки, она тут же прикуривала следующую, безжалостно вдавливая прежнюю в стекло пепельницы. Табачный дым отчего-то не желал рассеиваться, несмотря на распахнутое окно. Поднимаясь кверху, он скапливался в углах комнаты и зависал под потолком клочковатым туманом.

– Больше ждать не имеет смысла, – наконец произнес Леонид. – Христофоров в руках полиции.

– Что вы намерены делать?

Феодосия вновь вмяла сигарету в пепельницу, получилось как-то уж очень злобно. Через лопнувшую папиросную бумагу на скатерть просыпался табак.

– Надо узнать, где именно он находится, а потом уже что-то предпринимать.

– Полагаю, что им займется сам начальник полиции Рейха Гельмут Вольф. Все-таки не каждый день они отлавливают фальшивомонетчиков.

– Значит, придется обратиться к начальнику полиции, – в задумчивости протянул Варнаховский.

– И что вы ему скажете?

В какой-то момент барышня потянулась за сигаретой, но потом впихнула ее обратно в пачку.

Улыбнувшись каким-то своим мыслям, Леонид отвечал:

– Я найду подходящие слова, чтобы убедить его.

– С Христофоровым все кончено. Надо о нем забыть. Нужно идти дальше. Ему очень повезет, если его отправят куда-нибудь на рудники, а не на гильотину. Если вы пойдете к начальнику полиции, вас ожидает та же участь. Вряд ли мои кураторы пожелают вступаться за фальшивомонетчика.

– Очень напоминает официальное заявление, – хмыкнул Варнаховский.

– Можете понимать и так.

– Вы ничего не понимаете, милая дамочка. Я втравил его в эту историю, и я ему должен помочь.

– Мне придется сообщить о вашем решении Бобровину. Вряд ли ему понравится ваша самодеятельность.