Мама часто указывала ему на недостаток, заключавшийся в привычке делать – вернее, пытаться делать – несколько дел одновременно. Женька мог ошпариться и заляпать всю кухню, когда, держа в одной руке тарелку с горячим супом, другой искал что-нибудь на полках холодильника, или подбить себе глаз собственным портфелем при попытке по требованию матери поправить шапку и шарф. Попытка вернуть на место норовящий потеряться штык, не выпуская из руки фонарь, была не самым сложным из трюков, которые проделывал (и не всегда безуспешно) Женька Соколкин. Но завершилась она, увы, так же как и подавляющее большинство из них, полным фиаско. В какой-то момент Женька почувствовал, что взбунтовавшаяся японская железяка вот-вот окончательно освободится из ненадежных пут, и заторопился. В результате штык он поймал, а вот фонарь выронил: бульк!
Булькнуло несильно и совсем недалеко, и, опустив глаза, Женька увидел фонарь, который лежал на усеянном какими-то каменными обломками дне колодца буквально в полутора метрах от подошв его кроссовок и продолжал преспокойно светить. Примерно метр из упомянутых полутора занимала прозрачная, слегка волнующаяся от потревожившего ее падения вода. Слон продолжал вытравливать веревку, и Женька судорожно засучил ногами в поисках какой-нибудь опоры: холодная ванна ему не улыбалась, а крикнуть, чтобы Слон прекратил спуск, он не сообразил из-за огорчения, вызванного собственным растяпством.
Освободившаяся в результате этого растяпства рука наткнулась на шершавый от ржавчины металл скобы и вцепилась в него мертвой хваткой; почти в ту же секунду шарящая в воздухе нога нащупала другую скобу и утвердилась на ней. Скоба крякнула, опасно подалась, но выдержала. Поняв, что на какое-то время купания удалось избежать, Женька перевел дух. Ничего страшного не произошло, и, чтобы выбраться на поверхность, достаточно было просто посильнее дернуть веревку.
Пестрая нейлоновая пуповина провисла, вытравленная еще примерно на полметра. Потом Слон, почувствовав, что вес на конце веревки пропал, прекратил спуск. Женька осмотрелся.
Лежащий на дне колодца фонарь продолжал светить как ни в чем не бывало. При его рассеянном свете Соколкин разглядел совсем рядом с собой выступающий из воды крупный обломок бетона, дотянулся до него носком той ноги, что до сих пор болталась в воздухе, попробовал, прочна ли опора, и, убедившись, что да, перебрался со скобы на более надежную поверхность.
В полуметре от первого камня обнаружился второй, и, когда глаза немного привыкли к освещению, Женька увидел небольшую каменную осыпь, полого поднимающуюся вверх и теряющуюся во мраке какого-то неровного провала. Стены здесь были уже не бетонные, а каменные, колодец расширился, превратившись в небольшую пещеру – судя по некоторым признакам, естественного происхождения. В плане поисков запасного выхода какие-то перспективы мог сулить только этот провал. Женька посмотрел на лежащий в воде фонарь, сделал движение в его сторону и заколебался: а стоит ли? Лезть в воду по-прежнему не хотелось, глубина тут была не меньше метра, а за пазухой у него лежала копия карты покойного Шмяка, мочить которую не хотелось еще больше. Какой-никакой свет фонарь давал; Женька решил, что для начала хватит и этого, а если выяснится, что провал представляет собой не просто нишу, а требующий детального исследования проход, он придумает, как достать фонарь из воды. Можно будет попробовать поддеть его кончиком штыка, а если не получится, то и окунуться. Только сначала раздеться и выложить карту, напомнил себе Женька. Сто раз ведь убеждался, что попытки обойтись в каком-либо деле минимумом телодвижений чаще всего ни к чему, кроме массы дополнительных хлопот и неприятностей, не приводят…
Вот-вот, сказал он себе, осторожно карабкаясь в полумраке по слежавшимся в почти монолитную массу камням, – то-то и оно! Разденься, положи карту подальше от воды, выуди фонарь, снова оденься и исследуй на здоровье все, что заблагорассудится. Так нет же! Надо лезть в темноту без фонаря, потому что вода, видите ли, холодная… Правильно мама говорит: лентяй. Правда, отец, когда был жив, утверждал, что лень – двигатель прогресса. Дескать, не будь ее, люди до сих пор таскали бы тяжести на собственном горбу и ходили нагишом, в мороз согреваясь прыжками на месте или все тем же перетаскиванием тяжестей. Кто прав, кто виноват – судить не нам. А мы далеко не пойдем, мы – аккуратненько, одним глазком…
Короткий пологий подъем кончился, каменная россыпь стала почти горизонтальной. Женька не столько увидел, сколько нащупал острый выступ стены, выглянул из-за него и увидел – или ему показалось, что увидел, – далеко впереди слабый проблеск дневного света. Он шагнул вперед, но его удержала натянувшаяся веревка.
Дальнейший ход рассуждений Женьки Соколкина был далек от логики в привычном понимании этого слова. Точнее, это была логика, но весьма своеобразная, направленная на поиск максимального количества оправданий поступку, который он сам в глубине души считал неразумным. Его тянуло вперед – поскорее узнать, что там, найти выход. Наверху, конечно, станут волноваться, но это будет недолго: он ведь только глянет одним глазком и сразу же вернется. И тратить время на то, чтобы выудить из воды фонарь, не стоит: свет – вон он, буквально рукой подать. Еще несколько метров по проходу, и его хватит, чтобы рассмотреть, что делается под ногами. А если действовать по правилам, начнется обычная взрослая тягомотина: обсуждения, споры, просчет возможных последствий… Ну, короче…
Правая рука легла на истлевшую, обглоданную временем деревянную рукоятку, левая придержала веревочную петлю на поясе. Ржавый, но все еще достаточно острый клинок беззвучно выскользнул из импровизированных ножен и в два взмаха перерезал веревку, что связывала Женьку Соколкина с внешним миром. Освободившись от остатков передавившей грудную клетку петли, бесстрашный исследователь храбро устремился вглубь неисследованного прохода.
Когда позади, в колодце, загудел и загукал встревоженный голос Слона, он был уже довольно далеко: идти оказалось просто, поскольку проход был-таки искусственным. Когда каменная осыпь кончилась, под ноги лег ровный бетонный пол, по обеим сторонам, совсем близко, воздвиглись бетонные стены со следами дощатой опалубки, а над головой, в каком-нибудь десятке сантиметров от Женькиной макушки, очутился полукруглый свод потолка. Дневной свет впереди разгорался все ярче, и чем светлее становилось, тем быстрее шагал Женька. Проснувшийся было детский страх темноты, подогретый немалым опытом по части компьютерных игр, где подземелья неизменно оказываются населены кровожадными монстрами, стыдливо отступил, и зажатый в кулаке японский штык мало-помалу начал восприниматься не как возможная защита от нападения из-за угла, а как помеха, тем более что никаких углов тут не было и в помине.
Сводчатая арка выхода была уже совсем недалеко. Она сияла ярким светом безоблачного майского дня так, что было больно глазам. Снаружи доносился шум прибоя и пронзительные крики чаек, оттуда едва ощутимо тянуло свежим океанским ветром. Это действительно напоминало эпизод классического компьютерного шутера, где герой, вдоволь поблуждав по мрачным лабиринтам и перемочив неисчислимые орды ползучей, летучей и прыгающей нежити, наконец-то выходит на вольный воздух.