– Черт с тобой, уговорил, – проворчал Мазай. – Пошли, ученый, доставай свою заначку.
Они вернулись в палатку, и хромой, отложив костыли, извлек из рюкзака аппетитно булькнувшую солдатскую флягу в брезентовом чехле. Мазай достал кружки; хромой налил, они чокнулись, выпили и шумно задышали через разинутые рты: во фляге был чистый медицинский спирт. Хромой дотянулся до пластиковой канистры с питьевой водой и плеснул из нее в обе кружки. Канонада на верхушке горы, отзвуки которой доносились сюда раскатами недалекой грозы, смолкла.
– Мины кончились, – все еще слегка перехваченным голосом констатировал хромой. – Теперь, стало быть, в атаку – за Родину, за Сталина, ура. Слушай, я ни хрена не понимаю, что мы тут делаем. Хорошенький цирк – пять «двухсотых»! Называется, поиграли в «Зарницу», размяли косточки… Ты не в курсе, что за хрень здесь творится? Я же своими глазами видел там, на горке…
– Ты у Шара спроси, – перебил его Мазай. – Он, по ходу, в курсе. Спроси у него, а он тебе все как есть по полочкам разложит – и про «двухсотых», и про хрень, и про «Зарницу»… И про то, что ты на горке видел. Ты ж его знаешь – душа-человек! Слуга царю, отец солдатам. С-сука мутная…
– Это да, – слегка помрачнев, согласился хромой. – Этого у него не отнимешь. Вернемся на материк – куплю овчарку, назову Шариком и утоплю на хрен.
– Собака-то чем провинилась? – серьезно возразил Мазай. – Ты лучше его самого утопи. И удовольствия больше, и благодарность прогрессивного человечества в моем лице, считай, обеспечена.
Вдалеке зачастили выстрелы, на таком расстоянии звучавшие безобидно, как детские хлопушки. Это означало, что атака, служащая продолжением игры, правил которой большинство ее участников не понимали, началась. Не спрашивая согласия товарища, хромой плеснул спирта сначала ему, потом себе, завинтил пробку и, подняв кружку, провозгласил тост:
– За победу!
4
Женька Соколкин лежал за большим валуном на узком выступе скалы, чувствуя, как солнце припекает спину сквозь просохшую майку. Рядом, прижатая камешком, чтобы не улетела, подсыхала расшифрованная копия карты. Оригинал остался в Москве, в сейфе Виктора Павловича, а копия, совершившая вместе с Женькой продолжительный заплыв, пострадала не так сильно, как он боялся. Она была распечатана на лазерном принтере, и чернила даже не подумали потечь. Впрочем, еще не вечер, и Женька напомнил себе, что с этой бумажкой нужно обходиться поосторожнее: запасной у них не было.
Пальба на верхушке Меча Самурая прекратилась. Что означает наступившая тишина: победу или поражение – оставалось только гадать. Поскольку наиболее вероятным представлялся наименее желательный из двух возможных вариантов, Женька решил не портить себе и без того не радужное настроение и вообще не думать на эту тему. В данный момент события на КНП не имели к нему и его поступкам прямого отношения, и забивать себе ими голову было, по меньшей мере, неразумно.
Осторожно высунув голову из-за камня, Женька проверил, как там его новые друзья. Друзья были в полном порядке: тот, что на судне, как скрылся внутри палубной надстройки, так больше и не появлялся, а двое других до сих пор торчали в палатке. От палатки к гребню береговой гряды наискосок поднималась довольно удобная с виду расщелина. Оттуда выглядывали зеленые верхушки каких-то кустов, и Женька предположил, что этим путем можно пробраться вглубь острова. К сожалению, этот путь преграждала палатка, внутри которой нетрезвые мужские голоса нестройным дуэтом тянули: «Ваше благородие, госпожа разлука».
В общем и целом все было понятно. Женьке повезло наткнуться на секретную базу противника – вот эту уютную бухточку, которая не просматривается с КНП. Здесь под охраной двух раненых бойцов и одного матроса стоял их корабль. Остальные отправились штурмовать Меч Самурая; штурм уже закончился, и это, кроме всего прочего, означало, что времени у Женьки немного: скоро здесь может еще кто-нибудь появиться, и тогда, какое бы решение он ни принял, осуществить его станет намного труднее.
А что-то решать было просто необходимо. Обратного пути не существовало, а перспектива свить себе уютное гнездышко на этой каменной полке и поселиться тут навеки по соседству с чайками Женьку как-то не прельщала.
Что до более приемлемых вариантов, то их было всего два. Он мог попытаться незаметно пересечь бухту вплавь, выбраться на берег (прямо у палатки, потому что больше негде), миновать палатку и попытать счастья в той расселине. Этот вариант Женьке не нравился. Даже если не принимать во внимание палатку, миновать которую, если честно, будет очень и очень непросто, расселина наверняка охраняется, не говоря уже о ближних подступах к горе. Попробовать проскользнуть ночью? Так ведь луны нет, фонаря нет, дорога незнакомая – и это, братцы, не асфальт! Если не шею, то ноги переломаешь почти наверняка. А у тех, кто охраняет тропу, тоже почти наверняка имеются приборы ночного видения. Короче, чем мучиться и рисковать, лучше прямо сейчас встать во весь рост и позвать на помощь: дяденьки, снимите меня отсюда! Не стреляйте, я несовершеннолетний! Я к маме хочу! Вот вам карта, пользуйтесь на здоровье, только не бейте… А что? Никаких усилий, никакой ответственности, а результат, заметьте, тот же.
Второй вариант поначалу показался Женьке просто-напросто неудачной шуткой. Тоже мне, морской волк! Угнать судно? Ну-ну. Мало того что оно охраняется, так что ты, сопля зеленая, сухопутная, смыслишь в судовождении?
А с другой стороны, эта идея выглядела чертовски заманчивой. Куда подевалась «Глория», можно было только гадать. Ее могли отвести в какое-то другое место, а могли просто утопить. И было бы очень недурно, во-первых, отплатить врагу той же монетой, а во-вторых, обеспечить концессию каким-никаким транспортным средством. А потом явиться на КНП и сказать: «Берите, пользуйтесь! Глядите, что я раздобыл, пока вы тут в войнушку играете!»
А что до судовождения, так ведь это, с одной стороны, не океанский лайнер, а с другой – не парусник, управлению которым действительно нужно долго учиться. Это обыкновенное корыто с дизельным мотором – считай, трактор, только не сухопутный, а водоплавающий…
Женька снова высунул голову из укрытия и посмотрел на корабль. Корабль стоял почти прямо под ним и был виден как на ладони. Название у корабля было возвышенное, романтическое: МРТ 03-1735; внешний вид целиком и полностью ему соответствовал. Сквозь радужные от старости стекла ходовой рубки Женька видел рогатый штурвал, с детства представлявшийся ему главным органом управления на любом судне. Еще он видел автомат Калашникова, который стоял на самом виду, прислоненный стволом к железным перилам мостика, и резиновую лодку, привязанную к корме.
Нехитрый план сложился сам собой, быстро и просто, как дважды два. Куда больше времени понадобилось, чтобы заставить себя тронуться с места и приступить к его осуществлению. Потому что мечтать о подвигах, лежа на диване, приятно и легко, а вот совершать их – ну, ладно, пусть не подвиги, а обыкновенные мужские поступки, – наоборот, зачастую очень нелегко и далеко не всегда приятно.