– Я даже точно не знаю, сколько человек у Лагуна в отряде, – посетовал я.
– Осталось двадцать девять бойцов, тридцатый – сам Лагун, и четыре каких-то непонятных специалиста, которых он не решился тащить за собой. Они могут просто не дойти, и Лагун решил оставить их на базе с охраной из дежурного и двух раненых офицеров. Итого, в село выступило двадцать семь человек. Есть мысли? Говори…
– Есть мысль. Можно возглавить людей Пехлевана и достойно встретить Лагуна. Но для этого я должен сначала поговорить с Пехлеваном.
– В целом мысль, мне думается, правильная, и я тоже сразу к ней пришел, хотя, не зная точно ваших отношений с этим бандитом, не решился тебе это предложить. Попробуй. После разговора позвони мне.
– Понял, товарищ подполковник. Обязательно доложу…
* * *
Абумуслим Маналович и Илдар выжидающе смотрели на меня. По тону моего разговора и по моему полубоевому внешнему виду они поняли, что приближаются какие-то решительные события и им, скорее всего, предстоит быть в них непосредственными участниками, раз уж они стали участниками событий предыдущих. Отправившийся в дорогу не должен обращать внимания на плохую погоду – возвращаться более тяжело, чем идти вперед. Так, кажется, высказал недавно Илдар мудрость своего народа. И они с отцом были готовы этой мудростью жить и не отступать от нее. По крайней мере, в их глазах я читал полную готовность поддержать меня действием.
– Илдар, сможешь собрать людей Пехлевана? Тех, кто с ним пришел, тех, кто осел в вашем селе. Чем больше, тем лучше. Надо, чтобы они были вооружены и готовы к действию. К любому действию.
Отец с сыном переглянулись, и я понял, что не все так просто в этой ситуации.
– Где их собрать? – спросил Илдар.
– У дома, где лежит Пехлеван.
Они опять переглянулись.
– Что-то не так? – спросил я.
– Пехлеван – твой пленник. Но другие – не пленники. С Пехлеваном сейчас осталось четыре человека, они не из нашего села. Остальные разошлись по домам и сказали, что больше за Пехлевана воевать не будут. То, что я сказал про двенадцать человек, которых он послал к базе подполковника, уже разошлось по селу. Все знают, что так Пехлеван избавился от свидетелей. И они не хотят идти за ним. Они считают его не защитником, а предателем. Они не правы? Скажи мне. Нам всем это важно знать.
– Наверное, правы, – сказал я. – Мне трудно судить, какое влияние имеет Лагун на Пехлевана и каким образом он заставил его сделать это. Самому Пехлевану эти двенадцать никак не мешали. Он не отказывается от того, что сделал. Но он прикрывал подполковника Лагуна и по его приказу уничтожал свидетелей. Чем вызвано такое подчинение Пехлевана, я не знаю. Хоть я и не спешу все однозначно поставить ему в вину, он все же виноват. Да ты и сам слышал, что он и до тебя хотел добраться. Ты правильно себя повел… Однако сейчас разговор не об этом.
– Сюда идет Лагун со своими людьми? – Абумуслим Маналович все понял.
– Да. Он идет с намерением уничтожить меня и Пехлевана. Наверное, и Илдара тоже, хотя такого приказа он не получал. Но это его естественное желание, вызванное чувством самосохранения. Нет свидетелей – нет доказательств. А Илдар остался последним свидетелем. Не самым последним, конечно, – есть еще я и сам Пехлеван. Но на наше уничтожение он уже получил приказ. Думаю, от прихода отряда и жителям села не поздоровится. Лагун помнит и знает, кто уничтожил и ранил нескольких его бойцов.
– Так ты хочешь… – старик хотел услышать о моих планах.
– Я хочу собрать всех людей Пехлевана и защитить его, себя, Илдара и все село. Думаю, в этом случае мои личные интересы совпадают не только с интересами жителей села, но даже с интересами Пехлевана. Признаться, я рассчитывал на его авторитет. Думал, он может приказать своим людям…
– Сейчас твой авторитет выше. Ты позовешь, и за тобой пойдут, хотя ты и чужой. Но в данном случае ты выступаешь на защиту села против федералов…
– Это не федералы, – возразил я.
– Они носят форму и погоны…
– Пехлеван, когда мы познакомились, тоже приехал ко мне в форме и при погонах. Кажется, и твой сын тоже был тогда при погонах.
– Ты хочешь сказать, что отряд подполковника – это банда?
– Я ничего не знаю о них. Они подчиняются напрямую неким людям, и никто не знает, что это за люди. Если Лагун провалится, федералы получат приказ на уничтожение его отряда. От того же командования, которому подчиняется Лагун. А он уже почти провалился. Если мы отстоим село, если я, Илдар и Пехлеван останутся живы, отряд Лагуна будет уничтожен. Мой командир, скорее всего, получит именно такой приказ. Он его уже ждет. Выступая против людей в форме и при погонах, вы помогаете спецназу ГРУ, который потом будет добивать банду Лагуна.
– Илдар, – коротко сказал старик, прерывая мой длинный и страстный монолог. – Иди, собирай людей. Ты сумеешь объяснить. И перестань топать ногами, ты не гусь! Ты воин-горец и защитник своего села. Выпрямись!
Илдар в самом деле пошел не привычной для себя походкой. Я даже подошел к окну, чтобы посмотреть, как он выйдет из дома. И пока снегопад не скрыл Илдара, он шел прямо и гордо, красивой походкой воина-горца.
– А мы к Пехлевану пойдем, я покажу дорогу, – сказал Абумуслим Маналович.
Я тем временем и разгрузку надеть успел, и карманы проверить, чтобы запасной магазин пистолета-пулемета был под рукой и нож лежал там, откуда его достать можно одним скользящим движением. Признаться, мне, командиру взвода спецназа ГРУ, странно было чувствовать себя командиром банды, которую я раньше обязательно преследовал бы, пока не догнал и не уничтожил без сомнения и раздумий. Но человеку не дано знать, что приготовила ему судьба, и удивляться любым, самым сумасшедшим метаморфозам, наверное, не стоит…
* * *
Дом Абумуслима Маналовича казался мне большим в сравнении с обычными домами в деревнях срединной полосы России. Но трехэтажный дом родственников Шахмардана Саламовича Нажмутдинова, в который перенесли Пехлевана, казался дворцом. А уж по сравнению с русскими избами и говорить не стоило. Народ на Кавказе хозяйственный и любит жить на широкую ногу. Не знаю только, на какие средства. Но я человек не завистливый, а только жалостливый и сразу мысленно пожалел женщин, живущих в этом доме, которым приходится делать там уборку.
На наш звонок к калитке вышел мужчина средних лет, естественно, бородатый, потому что в селе, кажется, все носили бороды, даже юнцы. Он поговорил о чем-то с Абумуслимом Маналовичем на родном, не понятном мне языке и, не пригласив во двор, вернулся в дом. Я легко определил у мужчины на поясе, под распахнутой курткой, что-то большое и тяжелое. Это был не простой пистолет. Скорее всего, пистолет-пулемет, модель которого определить под одеждой было невозможно, хотя на мгновение мелькнувшая перед глазами при повороте тела рукоятка походила на рукоятку чешского «скорпиона».