Я услышал шаги за дверью, затем раздался стук в дверь. На пороге стоял генерал. Весьма кстати – я сам собирался к нему, чтобы разрешить несколько темных моментов. Например, где ценности, о которых в своем дневнике упоминает Родион.
– Не знаю. Я обыскал весь дом, заглянул в каждый ствол в оружейной комнате, – ответил генерал.
– На двери в оружейную комнату вы не заметили следов взлома?
– Нет. Я открыл ее своим ключом после того, как просмотрел видеодневник. Наверное, впервые за последние полтора или два года.
– Выходит, Родион отдал кассу?
– Или «псы» сами забрали ее, но уже после того, как разделались с ним.
– Как они могли проехать на территорию поселка?
– Легко. Родион мог передать на КПП фамилии и госномера машин.
– А это идея, – покивал я.
Николай Ильич составил мне компанию, и мы вместе с ним подъехали к одноэтажному, но широкому, как ангар, дому. Нам навстречу вышел начальник охранного агентства «НАТ», осуществляющего охрану поселка. Поздоровавшись с нами за руку, Алексей Виноградов провел нас в свой дом. Холл здорово напоминал гостиничный, даже имела место такая деталь, как ресепшн. Впрочем, я ошибся: то, что я принял за стойку, оказалось модерновым рабочим местом и хранилищем данных по охране поселка. Узнав, что именно нас интересует, Виноградов прошел за барьер и ввел данные в компьютер. Попутно огорчил нас:
– Видеоносители мы перезаписываем раз в три месяца. Такова политика агентства, – с важностью магната заявил он. Дальше он вывел на принтер документ и вернулся к нам со свежей распечаткой. – Это данные с электронного журнала на КПП. В тот день, день пожара по адресу Николая Ильича, а это было воскресенье, дежурил Сергей Паршин. Его в 20.00 сменил его тезка – Ильясов. В левой колонке – номера машин и фамилии людей, внесенных клиентом, – Виноградов обозначил взглядом генерала, – на пропуск машин на территорию поселка.
Приказчиков жестом попросил бумагу и, надев очки, пробежал список глазами.
– Но здесь упоминаются только те люди, заявку на которых подавал лично я.
Мне пришлось согласиться с генералом. В этом списке я в первую очередь увидел свою фамилию, также обратил внимание на Непомнящую Ирину Александровну.
– Если человека нет в списке, но он приехал в поселок…
– Здесь все просто, – перебил меня Виноградов. – Дневальный связывается с клиентом по телефону и получает «добро» на пропуск.
– Или не получает.
– Или не получает. Хотя такие случаи редки.
– Визиты гостей фиксируются в журнале?
– Конечно.
– Тогда я ничего не понимаю. Получается, что до приезда пожарных и полиции визитеров у Приказчиковых не было.
– А должны были быть?
– Над этим я сейчас работаю.
Мы распрощались. На вопрос «что бы это значило?» у меня было несколько вариантов ответов. Я проявил такт и не стал спрашивать у коллеги о дырах в охране объекта; на его месте любой ответил бы: «Мне об этом ничего не известно». Но они могли быть. Мне пришлось делиться с клиентом своими соображениями.
– Во-первых, дневальный мог пренебречь инструкциями и не сделать запись в электронный журнал. Он мог сделать это намеренно, за плату. Он мог быть в сговоре с бандитами, пропустив их машину на территорию поселка. Во-вторых, в поселок можно попасть и без машины. Пара тренированных парней легко оставит позади двухметровый забор с «колючкой». В-третьих – «Бешеные псы» в тот день, когда пожарные потушили огонь и обнаружили в гараже обгоревший труп, в поселок не приезжали.
– Что бы это значило?
– Без понятия, – ответил я, морща лоб. – Просто перебираю все возможные варианты. Кстати, вы на все сто уверены в своем унтере?..
– Помнится, я уже отвечал на этот вопрос.
Перекусив на скорую руку, я поднялся к себе в комнату, вставил в деку последнюю кассету, не досмотрев кассету под номером «6».
«Я слетел с катушек. Я позвонил Розовому и сказал: «Приезжай. Ты должен посмотреть на это. Моя мать знает все. Тебе решать, как поступить». Я точно знал, что Розовый приедет не один, но и всю банду на ноги не поднимет. Оптимальный вариант: он и Синий. Я уже не мог терпеть ни ублюдка Синего, ни подонка Оранжевого. Я обязан был поставить точку, пока ее не поставили они. Я зашел к матери в комнату. Она слушала радио. Эта ее дурацкая привычка слушать радио, когда есть телевизор, бесила меня. Если бы она ослепла, я бы понял ее. Если бы она сошла с ума, я бы понял ее. Она слушала радио на средних волнах и походила на ведьму, пытающуюся вернуть старые времена: «Говорит Москва!», «Утро красит нежным светом…» Она слушала радиопостановки по мотивам произведений Агаты Кристи, Жоржа Сименона. Я однажды попробовал слушать – ахинея полная, ничего не понятно, как будто тебя дурят, закружив с завязанными глазами. Я пришел к матери в комнату с битой и первое, что сделал, – это расколотил проклятый приемник. Мать подпрыгнула в кресле… Она попыталась убежать. Я связал ее и заставил выслушать правду, которая подтолкнула меня к этому шагу. Я отвечал правдой на правду, а значит – мстил. И начал я с самого начала, как я кромсал плоскогубцами пальцы официантки, как насиловал ее под похотливое сопенье Розового у себя за спиной…
«А вот и они…»
Это были последние слова Блондина… произнесенные им вслух. В руках у него появился лист бумаги и фломастер; последние его слова появились на бумаге. Все, он написал предсмертную записку, выдавая желаемое за действительное: он хотел убить мать, но не смог, он убил ее игрушку, стилизованную под радиоприемник 50—60-х годов, – и снова приблизился к видеокамере, в очередной раз заставив меня отшатнуться от экрана. И он погас, как будто из Блондина вырвался последний всхлип. Но он будет жить еще какое-то время. Он вынет кассету из видеокамеры, спрячет ее и камеру, наспех заметая следы. Кто-то из его банды на его глазах, может быть, убьет его мать, а его самого бросят в гараж и подожгут. Предсмертная записка осталась в деле, которое закрыли по факту установленного самоубийства главного обвиняемого, но я помнил ее со слов генерала:
«Я убил мать, потому что ненавидел ее. Я оставил отца одного, потому что ненавидел его. Я убил себя, потому что я ненавидел себя».
Столько ненависти в трех строчках я еще не встречал. И если бы не видеодневник, ставший для генерала Приказчикова доказательством относительной невиновности сына в смерти родной матери, то одна предсмертная записка и для него, как и для следствия, закрыла бы дело. Но он знал больше и жаждал мести.
Мне во что бы то ни стало требовалось докопаться до корней ненависти Родиона к своей матери – это во-первых. Должна была существовать причина, по которой он отдал ее на растерзание «Бешеным псам». Спрашивать об этом в лоб у генерала я не собирался. Хотя бы по той причине, чтобы не работать с материалом, собранным из одного источника. Чтобы получить более полный и честный ответ на свой вопрос, мне нужно было опросить кого-нибудь из генеральского окружения. И таким человеком я наметил префекта Ирину Непомнящую, без труда отыскав предлог для встречи.