Лугано посмотрел Габриэле через плечо. К ним подходила группа туристов.
– Пойдем. Возьми меня под руку.
Склодовская повиновалась.
– Ты уже была здесь, когда я позвонил тебе на сотовый?
– Да. Я стояла у окна и разговаривала с тобой. Кричали чайки, шумел прибой, ты не ошибся. Вадим дал мне пистолет и сказал: «Сделай то, чего не смогли сделать трое сильных мужчин». Ты хочешь убить его?
– Не знаю, – Лугано покачал головой. – Для начала мне нужно посмотреть ему в глаза. И мне не хватает одной детали, чтобы закрыть это дело. Нам нужно поторопиться.
И он увлек ее за собой к парковке. По пути спросил, не знает ли она, куда пропал Анри. Габриэла назвала даже приблизительную глубину, на которой лежало его тело.
Первое, что сразу обращало на себя внимание в музейном зале «Ориента», – это его окна. Сегодня они слезились электронным дождем, проецировавшимся на стекла снаружи. Этот стекающий вниз японский алфавит катакана оттенял и время, и пространство, в которое с головой окунулись старринги, эти приглашенные звезды. Окна служили полупроводником из одного мира в другой, и внутри было собрано лучшее из обоих миров. Здесь время отмерялось по монашеским часам-будильникам XV века и роскошным наручным, а современная живопись удачно чередовалась с работами старинных мастеров.
Этот «а-ля фуршет» был организован и посвящен прекрасной половине Туниса. 13 августа в этой небольшой африканской стране с 1956 года празднуется Женский день, являющийся общенациональным выходным. Сегодня здесь не было первых лиц государства, зато в избытке – вторых. Мартьянов, галантно предложив руку племяннице президента страны, рассказывал ей об «асимметричной моде из Франции».
– Говоря языком искусствоведов, стиль рококо освободил композицию от классических условностей. Посмотрите на это украшение, – он подвел молодую женщину к манекену, демонстрирующему подвески в виде листьев. – Они естественные, не правда ли? А значит, в ту пору модные. Сейчас они еще и баснословно дорогие. С другой стороны, автор подвесок просто-напросто подражал природе в изделиях из золота и алмазов.
– Сколько вы хотите за эти подвески?
– Я обещал их другому человеку, вашему дяде.
– Ну, Мишель... – Женщина сжала руку Мартьянова выше локтя. – Что я должна сделать ради этих подвесок?
«Обопрись покрепче руками о стол», – всплыла в его голове рекомендация Анри.
Марам проследила за его взглядом, ставшим, как ей показалось, и насмешливым, и напряженным одновременно. И длилось это секунду-другую. Он смотрел на красивую гармоничную пару, которая только что вошла в галерею. Гармония заключалась в возрасте мужчины и женщины: им было за сорок, и они были ровесниками. Они выгодно отличались от других пар в этом зале. Вот известный коллекционер живописи из соседнего Алжира. Ему под пятьдесят, его спутнице едва исполнилось восемнадцать. Торговец недвижимостью из Великобритании: шестьдесят на двадцать. А вот небезызвестная мадам Бизерте, прозванная так в честь приморского города, в котором имела честь проживать со своим новым молодым любовником; пропорции схожие, только наоборот: двадцать пять на шестьдесят. А вот для полноты счастья семья из Йемена: муж и две его жены; пятьдесят на тридцать и на двадцать.
Марам позавидовала (правда, зависть ее была мимолетной) Габриэле, сравнив ее с выдержанным в меру коньяком. Ей до этого возраста зреть лет десять-пятнадцать.
На этом рассуждения Марам закончились. Хозяин выставки шепнул ей на ухо: «Извини, дорогая» – и пошел навстречу гостям. Такие слова были бы уместны, если бы она и Мишель были любовниками или по меньшей мере на «ты» много лет. Но Марам быстро остыла, пожирая глазами вожделенные подвески.
– Виктор! Сколько лет, сколько зим!
Мартьянов протянул ему руку. Лугано не колебался ни секунды, ответив на рукопожатие.
– Ты здесь по делу или?..
– По делу. Хочу отчитаться по твоим людям. Их было трое.
– Оставь. Это были плохие люди. Хорошие не позволили бы нам встретиться. Ты не представишь меня своей даме? – Мартьянов мастерски осекся. Его оторопь была кратковременной и настолько естественной, что даже Склодовская в нее поверила: да, они не виделись много лет, и ничего странного в том, что он ее не узнал, не было. Однако только она могла разглядеть на самом дне его глаз презрительный блеск: «Ты не убрала его! Ты струсила, сука!» – Да это же Габриэла! Ну надо же, бог ты мой!
Как всегда, этот арт-раут обслуживал его ресторан. Мартьянов щелкнул пальцами, подзывая официанта. Он сам выбрал напиток и для Габриэлы, с выражением произнеся: «Шампанское?», и для Лугано: «Виски? Самое лучшее на Средиземноморье». И сам остановился на этом напитке. Официант удалился, чтобы пополнить запас напитков. Лугано, проводив его взглядом, спросил у Мартьянова:
– И это все, что ты сделал, имея такую богатую коллекцию? Маяк, галерея, ресторан?
– А что еще мне нужно было сделать? – Вадим пригубил напиток. – Подняться до небес, может быть? Или чуть ниже – стать президентом или премьер-министром? Как ты себе это представляешь? Ты распорядился бы «фондом» иначе? Стал бы королем или принцем? У каждого свой потолок, вот что я тебе отвечу. И добавлю: я бы поговорил с тобой на эту тему, если бы ты имел хоть какой-то опыт в делах такого рода, но у тебя нет даже малейшего представления. Извини, не хотел тебя обидеть. Но ты перечислил далеко не все. Маяк, галерея, ресторан – это не главное, это вообще одна позиция. Я одним выверенным ходом отыграл другие: Свободу и Дом. В России, чтобы по-настоящему стать свободным, нужно быть на самом, на самом верху, – он указал глазами на потолок.
Виктор понимал, что его вопрос прозвучит не к месту. Он не видел в плане Мартьянова изъянов, а вот Болотин нашел ошибку сразу: самоубийство Директора. И оказался прав: откуда Мартьянов мог знать, что шеф военной разведки пустит себе пулю в голову? Это на фоне четкой и молниеносной операции по устранению агентов группы «Восток». Лугано ответил тогда генералу: «Но Директор мертв, я остался жив». И Болотин не стал с этим спорить.
– Ты действительно был уверен в том, что Директор застрелится?
– Нет, – Мартьянов покачал головой.
– Тогда я ничего не понимаю. Как ты мог построить план на ошибке, зная о ней? Ты убрал всех свидетелей, кроме главного.
– А ты пораскинь мозгами, – рассмеялся Вадим. И снова покачал головой: – Нет, в моем плане не было ни одного огреха. Ты жив, но ты не ошибка. Ты дежавю. Мне нужно лишь пережить этот тревожный момент, вот и все. Наслаждайтесь моей коллекцией! А я вынужден вас оставить. Сегодня у меня много гостей, много предложений, от части которых я отказаться не смогу. Виктор, Габи, – он дурашливо расшаркался.
– Эй, – окликнул его Лугано. – Если бы в тот день я смог выйти на связь с Директором, он бы приказал найти и уничтожить предателя.
– Охотно верю. Но он мертв, не так ли? И еще одно: здесь все свои, так что, пожалуйста, говори по-французски или по-английски, на нас смотрят.