– Задумайтесь, товарищ лейтенант. Искореняйте неуставные взаимоотношения! И крепче всего, – Шкловский сердито сдвинул брови и покачал розовым пальчиком, – блюдите дисциплину в подразделении.
Кто-то прыснул за спиной у Шкловского, ёкнул тихий голосок:
– Чево-о блюдите?..
Шкловский круто развернулся, и под его сухим взглядом каждый солдат сделал такое движение, словно хотел спрятаться один за другого. Только рядовой Осенев безучастно сидел посреди всех в одной полосатой тельняшке прямо на скалистом склоне и тянул черную нитку из распоротого шва гимнастерки. Невидимая иголка в его руках выписывала восьмерку. Стягивался шов с каждым стежком. Обычное солдатское дело – подлатать прорехи в штанах в минуты затишья. Но только Шкловскому почему-то ужасно не понравился скромный портняжка.
– А вот вы почему сидите, рядовой? – взорвался вдруг Шкловский. – Что вы себе позволяете? Почему в присутствии старшего офицера расселись, как эти… вольнонаемные… Вы что, издеваетесь?
Осенев поднял невинные глаза, оглянулся, словно искал кого-то третьего, пожал плечами.
– Вста-ать, – тонким голосом закричал Шкловский, – когда к вам обращается замполит батальона…
Осенев встал, и шитье свалилось с колен. Брови у него полезли вверх, ухо задралось выше другого, на вытянутой шее показался грязный шнурок.
– Что это? – ткнул Шкловский пальцем в лицо Осеневу.
– Рядовой Осенев, – растерянно представился пулеметчик.
– Я вас не спрашиваю кто-о, я спрашиваю, что-о это? – зашипел Шкловский.
– Что, что-о-о?.. – совершенно растерялся Осенев.
– Вот это что-о-о? – закипел Шкловский, рука его потянулась к шее Осенева, пальцы вцепились в потертый шнурок. Затрещала в руках черная нитка, и над тельняшкой мелькнул крохотный нательный крест. Заблестела полустертая медь. Тонкие руки, распятые на кресте, разлетелись птичьим крылом. Золотой нимб воссиял над склоненной головой.
– Вот это вот, что-о? – вскричал Шкловский. – А-а?.. Что это?.. Крестами обвешались! Комсомольцы хреновы… Вот она – гнилая идеология. Вот что развелось от сопливых размышлизмов! – Шкловский недоуменно посмотрел на медное распятие. – Христиане уже развелись! Поглядите на это безобразие! Политинформаций в подразделении нет, партсобраний нет, а христиане есть… – Шкловский гневно топнул ногой по камню. – Снять немедленно!
– Не сниму, – тихо сказал Осенев.
Он потянул за лопнувшую нитку, перехватил крестик и зажал его крепко-накрепко в побелевших пальцах.
– Бросьте, я сказал, – взвизгнул Шкловский.
– Не брошу, – тихо ответил Осенев.
– Та-а-ак… – осевшим голосом прошептал замполит батальона. – Во-от оно… Во-от! Невыполнение приказа… Открытое неповиновение…
Он накрыл рукой заходившую ходуном грудь. Негодование душило его.
– Та-ак… Развели антимонии. Кресты нацепили, – Шкловский потер вспотевшей ладонью грудь. – А ну, немедленно выбросить эту дрянь! Это приказ!
Словно выстрел хлестнул над горами.
Осенев побледнел, пошатнулся, опустил голову, но только пальцы его сжались еще крепче вокруг креста.
– Это не приказ, – вдруг раздался спокойный голос Шульгина, – это издевательство…
Разъяренный Шкловский обернулся к Шульгину.
– Вы еще прикажите снять штаны, – усмехнулся Шульгин. – Рядовой Осенев – самый дисциплинированный солдат в роте. Отличник боевой и политической подготовки. Орденоносец. Неоднократно спасал товарищей в бою. Лучшего солдата нет ни в нашей роте, ни в нашем полку вообще. Я не знаю лучшего, по крайней мере…
– Так он у вас лучший? Этот вот христосик лучший у вас? С этим крестом за пазухой? Ну, знаете ли… – прошипел Шкловский с ненавистью.
– То, что у него за пазухой, это его личное дело, – сказал Шульгин. – Вы можете этого целиком и полностью не одобрять. Но только Осенев все равно останется лучшим солдатом роты. И этого от него не отнять. Как, впрочем, и креста у него не отнять. Так, Осенев?
Все повернулись к Осеневу. Он смутился, спрятал руку за спину, покраснел.
– Так точно, товарищ лейтенант!
– Та-а-а-к… – протянул Шкловский. – Такая, значит, позиция. Примиренческая. И нашим – здрасте, и вашим – пожалуйста… Прекра-асно… Защищаем средневековые пережитки. Замеча-ательно! Этого и следовало ожидать. Вот оно! Я всегда это говорил. И повторяю, – Шкловский повел вокруг ненавидящим взглядом. – Если есть вакуум воспитательной работы, нет политинформаций и партсобраний, то сознание немедленно заполняется дурью. Об этом говорил еще Ленин. Ну-у… Мы еще вернемся к этому вопросу. Обязательно вернемся. В самое ближайшее время… Мы еще встретимся и с вами, рядовой Осенев, и с вами, товарищ лейтенант. Ждите вызова в политотдел. Всем вам вправим мозги на место. Вам придется круто изменить свои взгляды…
Шкловский резко развернулся через плечо, словно на строевом плацу, коротко кивнул Богунову:
– За мной!
И пошел впереди всех, аккуратно переставляя ноги через каменистые пороги.
Тихий ропот поднялся за спиной Шульгина.
– Вот же привязался…
– Прицепился тоже…
– Взбеленился совсем…
– Крест ему помешал…
Матиевский сплюнул под ноги:
– Моя бабушка говорит, что крест мешает только бесам.
– Вот именно, – подтвердил кто-то.
– И чем его наша рота не устраивает? – махнул кулаком Матиевский. – Воюем мы, кажется, лучше всех. Дай бог каждому. От духов не бегаем. Пулям не кланяемся. Надо взять высоту – пожалуйста. Вот вам высота на ладошке! Надо прикрыть отход полка – пожалуйста. Прикроем, драпайте… Надо отбить от духов колонну, – Матиевский крутанул локтем, – отобьем с печенками. Лучшая рота в полку! Что еще надо! Вцепился он в нас, как клещ…
– Ладно, – вздохнул Шульгин. – Хватит болтать.
– Так жалко же, – затянул Матиевский.
– Обойдемся без жалельщиков, – хмыкнул Шульгин. – Ты, что, меня жалеешь? Осенева жалеешь? Хватит обсуждать командование. В армии это не полагается. Вот приеду к тебе в гости домой, тогда можешь крестить эту бестолковщину матюками… А в строю, дорогой мой, извольте помолчать…
– Есть, товарищ лейтенант, – козырнул Матиевский и ухмыльнулся: – Насчет гостей намек понял. Буду ждать вас дома с нетерпением.
Шульгин обернулся на оставшихся людей.
– Приготовиться к движению. Собрать вещмешки. Оправиться. Как только вернется группа Богунова, всем строиться в походном порядке.
Солдаты зашевелились. Загремели банками в вещмешках. Плеснула вода во фляжках. Защелкали патроны в снаряжаемых магазинах. Показались из дульных срезов скрученные жгуты промасленных бинтов.