Рота Орлова перешла глубокое ущелье совершенно неожиданно не только для духов, но и для многоопытных штабных стратегов файзабадского полка. Это казалось совершенно невозможным, невообразимым. Но это все-таки осуществилось. И только после переправы, которую группа прикрытия переходила по пояс в ледяной воде, поддерживая друг друга за руки, после того, как Шульгин со своими людьми одолел уже половину подъема, там, на месте недавней стоянки, раздались сухие гранатные взрывы.
Богунов радостно потер ладони:
– Угостились все-таки моим печеньем. Что за олухи? Сколько раз угощаю, столько и хватают. Жадность фраера сгубила…
Матиевский отозвался за спиной:
– А те, кто угостился, другим уже не расскажут.
Рота спешно закреплялась на рубеже захваченного горного хребта.
Сухари были на исходе. Еще перед спуском солдаты поделилось пайком с афганцами и сейчас безуспешно рылись в вещевых мешках, пытаясь найти среди патронов, среди гранат и «дымовушек» куски сухарей и консервные банки.
– Со жратвой, хлопцы, совсем туго, – вздохнул Богунов, – предлагаю собрать, что осталось, и разделить по-братски, по-честному.
– Если делить, то лучше поровну.
Орлов приостановил смех:
– Правильно сержант говорит. Все продукты необходимо собрать. Собрать и передать сержантскому составу. Выдавать паек понемногу и поровну. В ближайшие два-три дня сухпая на предвидится. Погоды нет, и площадки для «вертушек» тоже нет. Так что питание строго экономить.
– Ничего, товарищ лейтенант, отрежем язык у Богунова.
– Пусть поделится излишеством с неимущими…
– Это же роскошь – языком сапоги чистить. А поделим – каждому достанется. По полкило на брата…
– Хороший у сержанта язычок. Чистая вырезка. Без костей.
Рота закрепилась на высоте, заблокировала ущелье. Вскоре через него могли переходить другие роты. Многие солдаты орловской роты понимали, что, в сущности, им необыкновенно повезло. Не будь этого стремительного спуска и броска наверх под надежным прикрытием, роту до последнего встречали бы в засадах, преследовали на каждом перевале. И оказались бы они, в конце концов, беспомощными в каком-нибудь узком ущелье, накрытые огненным ливнем.
Сколько раз приходилось Орлову попадать в подобные страшные ситуации, когда из нескольких десятков солдат оставались в живых единицы! Еще недавно под Бахараком был расстрелян весь файзабадский полк под командованием подполковника Рохлина. Потерявшие командные высоты файзабадские батальоны полегли в узком ущелье. Несколько месяцев после той операции пополнялся полк людьми и техникой, а сам Рохлин был переведен в другой полк с понижением в должности.
Как важно было в афганских горах владеть командными высотами!
И солдаты сквозь смех, шутки тоже понимали, что пережили большую опасность.
– Метель! Я – Подкова, прием! – велись в эфире переговоры между соседними ротами. – Поздравляем, братишки! И как только все у вас получается, орлы? Летать, что ли, научились? Летучая рота файзабадского полка. Как вы там? Окопались, сошки окопные? Теперь с вашей помощью и мы на соседний хребет уходим. Опять остаетесь без сухого пайка. Мои ребята уже его полностью разгребли. Вы уж извините…
– Извинения не принимаются, «Подкова». Подождите, мои изголодавшиеся орлята вырвут вам кишки… Оторвут ноги с копытами. Это надо же, устроились… На двойном пайке войну ведут.
– Для первой «Метели» неважные новости, орлята. В полку завели на него уголовное дело. Особист, говорят, уже второй том пишет. И на личном фронте сообщают неладное. Елене Сергеевне сделал предложение какой-то красавец капитан, замполит строительного отряда. Ходил к ней вечером с шампанским. Вышел, говорят, поздно. Утверждал, что ему ни в чем не бывает отказа. Тыловики, которые скидывали нам сухпай, издеваются. Воюйте подольше, говорят, ребятки, а мы всех ваших девочек перевербуем. Будет в полку сексуальная революция…
– Прекратить лишние разговоры по связи, – ворвался в эфир раздраженный голос полкового командира. – «Подкове» объявляю строгий выговор за болтовню. «Метель» тоже получит за самовольство. В полку будем разбирать ваши свободные маневры. В печенках у меня уже сидят дикорастущие лейтенанты… Переговоры вести только по строгой необходимости. Эфир беречь от мусора. Отбой связи…
Смеркалось. Шульгин устроился в окопе с Володей Булочкой. Старшина выбрасывал на бруствер жидкую глину, которая тут же стекала назад в окоп, ругался, счищал с черенка лопаты прилипшие комья, вновь вычерпывал из окопа глинистую кашу.
– Чтобы я опять спал в воде? – ворчал он вполголоса. – Чтобы я опять пускал сопли в грязной луже? Хватит с меня! Я вам не мальчик…
Из-под шапки выбивалась седая прядь. Лоб прорезали морщины. Такие же морщины разбегались у глаз. Руки тоже были в морщинах. Совсем немолодой человек.
– Что я, мальчик, а-а, Богунов?
Богунов ковырялся тут же на дне окопа.
– Что вы, това-арищ старшина! Конечно, не мальчик. Вы – дедушка. Не знаю, как в других подразделениях, а у нас ротный – папа, замполит – мама, а вы – дедушка. В других ротах старшины, скажем так, чужие дяди. Для них солдаты в лучшем случае – дальние родственники. Вы один в нашем полку – настоящий дедушка.
– Люблю, чтобы был уют, – добродушно улыбаясь, ворчал Булочка. – Скамейку из земли копайте в окопе, да повыше и поровнее. Если сегодня опять в окоп затечет, то хоть под ноги, а задница сухой останется.
Богунов, Матиевский, Осенев терпеливо возились с глиной, выкапывали на дне окопа что-то вроде скамейки. Она получалась влажная, скользкая, сырая, но вода стекала с нее, уходила вниз под ноги в широкую канаву.
– Вот это другое дело. А то выроют себе гроб с опарышами… Бронежилеты вывернем, уложим на эту скамеечку и будем сидеть на сухом. Как в Сочах!
– Товарищ старшина, голова у вас, – льстил Матиевский, – как у министра…
По щекам у Матиевского растекались полосы грязи. Руки потрескались и покраснели от ледяной воды.
Шульгин укреплял на бруствере край палатки. Прижимал тяжелыми камнями. Обкладывал брезентовую ткань землей, прибивал шомполами к земле, как гвоздями. Когда они усядутся в окопе, палатка накроет их логово, спрячет от ветра, укроет от дождя. Окопная мудрость.
Булочка прикурил сигарету. Капли дождя тут же упали на сухое, зашипели, затушили тлеющий уголек.
– Тьфу, ты! Совсем мерзкое местечко. Ниже облаков – дожди, выше облаков – слякоть. Ты, замполит, не переживай, – Булочка снизил голос, наклонившись к Шульгину. – Не такая у тебя Елена Сергеевна, чтобы терять честь перед первым попавшимся хлюстом. Хотя трудно за баб ручаться, – Булочка тяжело вздохнул, горько вытер влажное от дождя лицо. – Я вот, признаюсь тебе, Андрюша, своей супруге слепо доверял. А вернулся раз с работы в неурочный час и застал ее в постели с какой-то сволочью. Выбросил эту сволочь в окно, жене синяков наставил… Суды пошли, то-о да се-е… Ну, и бросил все на свете, завербовался прапорщиком и в тот же год написал заявление о добровольном переводе в Афганистан. Так что жизнь – не сахар…