А потом поцелуй прекратился.

Шайлер открыла глаза. Ее маска вернулась на прежнее место. Что произошло? Куда он подевался?

— Эй!

Шайлер обернулась. В вестибюле стояла Мими Форс в потрясающем головном уборе индейской принцессы; ее «маска» была искусно нарисована при помощи косметики и красок для тела.

— Ты не видела моего брата?

Поначалу Мими осердилась, обнаружив, что вечеринка наводнена людьми, пробравшимися сюда «зайцами», но потом она просто приписала это своей неодолимой популярности. Потому даже не возмутилась, обнаружив здесь еще и Шайлер, хотя ту и не звали.

Прежде чем Шайлер успела что-либо ответить, Джек Форс возник рядом с сестрой. На нем, как и на сестре, был индейский головной убор. И маска его тоже была нарисована.

— А вот и я! — весело произнес он. — А, Шайлер! Привет! Как Венеция?

— Отлично, — отозвалась Шайлер, пытаясь сохранить самообладание.

— Здорово.

— Джек, пойдем, фейерверк вот-вот начнется, — сказала Мими, дернув брата за рукав.

— Ну, пока! — бросил Джек.

Шайлер оцепенела. Она была совершенно уверена, что целовалась именно с Джеком. Совершенно уверена, что за той черной маской скрывался именно он. Но его непринужденное отношение, его небрежное дружелюбие заставили девушку заколебаться. Но если она целовалась не с Джеком форсом, то кто же это был? Кто скрывался за той маской?

Шайлер осознала, что завтра начинаются рождественские каникулы и она не увидит Джека целых две недели, и ощутила укол боли.

Глава 17

С несколькими серьезными, словно с цепи сорвавшимися бурями в Нью-Йорк наконец-то явилась зима. Город несколько дней был укрыт белоснежным одеялом, а потом оно превратилось в серо-желтую кашу, с сугробами вдоль тротуаров и грязными лужами; закаленные горожане либо перепрыгивали их, либо мрачно шлепали напрямик в резиновых сапогах с разводами соли.

Шайлер радовалась холодам, поскольку погода хорошо передавала ее нынешнее настроение. Ван Алены обычно проводили праздники скромно. Прежде они с Корделией посещали службу в церкви Святого Варфоломея на другом конце города, а потом в полночь накануне Рождества устраивали скромную трапезу.

Рождество Шайлер, как и каждый год до того, провела у матери в больнице. У Юлиуса и Хэтти был выходной, и они отправились к своим семьям, так что Шайлер добиралась до больницы сама, на автобусе. Когда она приехала туда, больница была практически пуста. Лишь сонный охранник восседал у главного входа, да дежурная команда медсестер с нетерпением ожидала конца смены. Шайлер заметила, что персонал попытался привнести в больницу хоть немного присущего Рождеству веселья: венки на дверях, одинокий Чарли Браун, рождественская елка в ординаторской и семисвечник с мерцающими свечами.

Мать, как и обычно, спала в своей постели. Ничего не изменилось. Шайлер положила рядом с кроватью очередной подарок, которому не суждено было быть распечатанным. Скопившиеся за предыдущие годы подарки пылились в шкафу.

Отряхнув с себя снег, девушка сняла пальто и сунула шерстяную шапку и перчатки в карман. Будь здесь Корделия, она бы сейчас устроила для них рождественский обед, достав из контейнеров фаршированную индейку, ветчину и горячие рулетики, приготовленные Хэтти. Хэтти сделала все то же самое и для Шайлер, но есть это без Корделии, делающей ей замечания насчет поведения за столом или решительно требующей от сиделок принести фарфоровые тарелки вместо пластиковых, было уже совсем не то.

Шайлер включила телевизор и принялась в одиночестве поглощать обед и в очередной раз смотреть «Эту прекрасную жизнь». Фильм неизменно нагонял на нее еще большую депрессию, потому что она не видела для Аллегры никакого благополучного выхода.

Оливер пригласил ее провести сегодняшний день с ним и его семейством, но Шайлер отказалась. Вся ее родня, сколько той осталось на белом свете, находилась в этой тоскливой больничной палате. Здесь и было ее место.

На другой стороне города, в Верхнем Ист-Сайде, просторные дома и роскошные апартаменты стояли пустыми, без хозяев. Форсы уже отбыли на своем «Гольфстриме-IV» на ежегодный отдых, отослав пляжные наряды «Федэксом» на их виллу на Сент-Бартсе, где они проводили первую неделю каникул, а горнолыжное снаряжение — в коттедж в Эспене, для второй половины каникул. Ллевеллины уехали на Рождество в Техас навестить родственников, и собирались встретиться с Форсами в Эспене на Новый год.

Даже семейство Оливера запланировало пляжный отдых в фамильном гнездышке на Тортоле, но сам Оливер предпочел остаться в городе, чтобы быть поближе к Шайлер.

Он собирался навестить городской особняк ван Аленов на следующий день после Рождества с грудой подарков. Они с Шайлер всегда проводили День подарков вместе. Оливер любил приносить для их послерождественского пира хрустящие багеты, французское сливочное масло — настоящее, как любил подчеркивать он, не имеющее ничего общего с обезжиренным американским, — несколько банок первосортной русской икры из «Петросяна» наряду с двухквартовой бутылью шампанского из родительского винного погреба. Но утром двадцать шестого декабря, ровно в тот момент, как Оливер уложил угощение в корзину для пикника и собрался выходить, ему позвонила перепуганная Хэтти, горничная ван Аленов.

— Мистер Оливер, приезжайте, приезжайте немедленно! — взмолилась она.

Оливер тут же прыгнул в такси и прибыл в особняк, где обнаружил Хэтти; та была вне себя от страха, заламывала руки и еле сдерживала слезы. Она провела его наверх, в комнату Шайлер.

— Мисс не спустилась к завтраку. Я думала, она просто спит, но потом Бьюти сбежала сюда и буквально затащила меня наверх. И я увидела, что она лежит тут, и не смогла ее добудиться. Господи помилуй, она выглядит в точности как мисс Аллегра, и я испугалась, потому что она не шевелится и даже как будто не дышит, потому я и позвонила вам, мистер Оливер.

Бьюти, бладхаунд Шайлер, сидела у кровати хозяйки и скулила. Когда Оливер вошел в комнату, собака тут же вскочила и вылизала ему руки и лицо.

— Вы все правильно сделали, Хэтти, — сказал Оливер, погладив Бьюти, а потом пощупал пульс у Шайлер.

Пульса не было, но это еще ничего не значило. За время своей подготовки в качестве проводника Оливер узнал, что вампиры способны замедлять сердцебиение до почти неразличимого уровня, чтобы поберечь силы. Но Шайлер было всего пятнадцать лет, и ее преображение только началось. Ей еще рано переходить на уровень сохранения. Если только не...

Внезапно Оливера посетила пугающая мысль: а вдруг на Шайлер напала Серебряная кровь?

Дрожащими руками он набрал номер доктора Пат, своей тети, врача-человека, лечащего Голубую кровь. Доктор Пат отсоветовала Оливеру вызывать «скорую помощь» или самому везти девушку в больницу.