— Слушай, Клав, а ты Виктора знаешь?
— Нет, — ответила она. — Я его совершенно не знаю. Хотя живем уже десять лет. Постой, а ты откуда его знаешь?
Поручик пожал плечами и уставился в потолок.
— Да так, в море встречались. Он меня просил к вам заглянуть, привет передать. Он у тебя прощения попросить хотел…
Клавдия вдруг зарыдала. Не по-бабьи, а так, как иногда это делают крутые брутальные мужики. Взрыднув, она перешла в нормальный женский режим, прижала к глазам передник и ушла в другую комнату. Поручик так и остался стоять дурак дураком.
Он переминался в прихожей, не зная, что предпринять, когда открылась входная дверь. В квартиру шагнул понурый лопоухий подросток. Скорее ребенок.
— Мам, я пришел! — крикнул он с порога.
Голицын пригляделся и решил, что больше он никогда и ничему не станет удивляться. Перед ним был Тузленок.
— Здорово, — протянул руку Голицын. — Давно не виделись.
— Ух ты! — воскликнул паренек. — Поручик! — И тут же спохватился: — А ты как меня нашел? А чо тебе надо?
Тон его стал хотя и не враждебным, но пугливо-настороженным.
— Батя твой просил заглянуть к вам, привет передать, — успокоил он пацана.
— А что же ты мне там, на дамбе, не сказал? — все еще недоверчиво спросил Тузленок.
— Откуда же я знал, что ты сын Виктора?
Из ванной комнаты показалась Клавдия. По ее лицу уже нельзя было бы сказать, что она только что плакала.
— Петя, мой руки и обедать, — распорядилась она и посмотрела на Поручика. — Тебя тоже касается.
Борщ был невероятно густым, с жирной поджаркой, густо заправленный сметаной. Поручик намазал на кусок черного ноздреватого хлеба слой горчицы, отправил в рот и поперхнулся.
— Ядреная, зараза!
Все засмеялись. Клавдия, глядя в тарелку, осторожно спросила:
— Как он там?
— Скучает, — ответил Поручик. — Я бы даже сказал, тоскует…
Она отложила ложку.
— Господи, ну почему он такой дурак? Дома он тоскует по своему морю, а в море — по дому…
После домашних котлет с макаронами и абрикосового компота Поручик предложил помыть посуду.
— А то я что-то совсем замучился от безделья.
Тузленок, преисполненный удивления, вызвался вытирать вымытые старшим лейтенантом тарелки.
Клавдия поначалу и слышать об этом не хотела, потом махнула рукой:
— Валяйте. А мне барахло привезенное разобрать надо. Второй день тюки стоят не распакованные.
И покинула кухню.
Бригада посудомойщиков взялась за дело. Тузленок мрачно тер полотенцем глубокую тарелку. Поручика он наградил тяжелым, исподлобья, взглядом.
— Слышь, Поручик, а ты ведь матери наврал, что отца видел?
Старший лейтенант был удивлен.
— Почему?
Тузленок многозначительно усмехнулся:
— Он же одиночник. Что я, маленький, не понимаю? Вдвоем там нельзя. Нарушение правил.
— В каждом правиле имеются свои исключения. Мы с ним даже с пиратами повоевали.
— Не врешь? — глаза Тузленка загорелись восторгом.
— Я вообще никогда не вру, — заверил его Поручик. — Мне это без надобности. И тебе врать не советую. Кто врет, должен иметь очень хорошую память. А таких людей очень мало. Память постоянной тренировки требует. Вот, к примеру, у тебя что по «инглишу»?
Тузленок надулся и засопел.
— Трояк… с минусом.
— Вот видишь, а иностранный язык — лучшая тренировка памяти. Да и вообще, учиться надо хорошо. Я вот школу с золотой медалью окончил.
— Врешь! — снова не поверил Тузленок.
— Я два раза не повторяю, — грозно сказал Поручик. — Глухому поп дважды обедню не служит.
Тузленок смутился. Увидев это, Поручик уже спокойно добавил:
— Я же интернатский. Детдомовский. А там или клей нюхать, или учиться. Больше делать нечего. Ну, и спортом занимался. А ты как время убиваешь?
Тузленок задумчиво тер полотенцем стакан из-под компота.
— Ну, сегодня в яхт-клубе был… президентов разных смотрел…
Поручик удивленно свистнул:
— Откуда ты узнал, что они там будут? Вроде журналисты об этом ни в газетах, ни по телевизору не сообщали.
Паренек с презрением махнул рукой:
— Да что эти журналисты знают? Ничего! А у меня своя разведка.
Голицын ехидно прищурился:
— Может, ты знаешь и то, каким маршрутом завтра президентов повезут?
Тузленок взглянул на него с чувством нескрываемого превосходства.
— А что там знать? По этому маршруту еще позавчера разметку подновили, дома и заборы покрасили. Как говорится, дурак — находка для шпиона.
И снова помрачнел.
— А ты что такой грустный? — спросил Поручик, домыв последнее блюдце.
— Нож потерял, — неохотно признался Тузленок. — Который ты мне подарил.
Поручику стало его жалко. Не ножа, а пацаненка.
— Ладно, не переживай, я тебе другой подарю. Даже два. Ну а теперь почему грустишь?
— Если бы я тот нож не потерял, у меня бы теперь три было.
Тут не поспоришь. Чтобы хоть как-то поддержать разговор, Поручик поинтересовался:
— А где ты его потерял?
— На «Мармаре», — вздохнул Тузленок.
Теперь не поверил Голицын:
— Как на «Мармаре»? А разве там охраны нет?
— Откуда? В городе вообще нет никакой охраны, даже ментов. Только возле яхт-клуба. А так все в Адлере, на олимпийских объектах и в Красной Поляне. По трассам тоже пасут. ОМОН в Туапсе в оцепление погнали, чтобы «зеленых» и всяких анархистов отсекали. Казаков — на абхазскую границу. Бардак, народу не хватает. Думаю, на Олимпиаду со всей России ментов навезут. Иначе никак не управятся.
Поручика рассказ о брошенном теплоходе заинтересовал не на шутку.
— Ну, и что там, на «Мармаре», совсем никого нет?
— Почему нет? — возразил Тузленок. — Работяги там вкалывают. Автогеном борт вскрыли. Целые ворота получились — машина пройдет.
— Зачем? — не понял старший лейтенант.
— Кто же их знает? Может, это какая-то левая фирма металлолом ворует. Набрали гастарбайтеров…
— Почему думаешь, что там гастарбайтеры? — спросил Поручик.
— Базарят не по-нашему.
— На каком языке?
— Кабы знал, я бы понял, о чем они базарили. Может, по-английски, а может, по-турецки. Я не врубился. Но теперь обязательно буду языки учить. Для памяти, как договорились.