— Кодирование и лечение только на добровольных началах, — проворчал редактор. — Если не врут, конечно… А вот за пропаганду извращений могут и принудительно…
— Нет, интересное дело! А если я не отмечусь в поликлинике?
— Не будешь считаться патриотом.
Артём молчал.
— Эх… — так ничего и не услышав, с горечью сказал редактор и помотал щеками. — Вот помяни моё слово, все врассыпную брызнут, ни один не отметится… Давай-ка ещё примем, — решительно закончил он, доливая рюмку Стратополоха до краешка.
Выпили. Некоторое время редактор сидел, опустив голову, потом вскинул выкаченные наслезённые глаза и, скрипнув зубами, с маху хватил кулаком по «Толковому словарю психиатрических терминов».
— За Родину… — всхлипнул он, — на всё пойду! Пусть хоть в пидарасы пишут…
День приходил, как всегда: в сумасшествии тихом…
Александр Блок
В подъезде тонко благоухало хлоркой. На тщательно ободранной, подготовленной к дезинфекции и побелке стене кривлялась ненавистная, но, слава богу, отчасти заскобленная латиница. Ещё стену украшал плакат с изображением осенней аллеи и уходящей по ней в обнимку разнополой пары. Внизу постер был снабжён лозунгом: «Что естественно — то не безобразно». А чуть ниже кто-то уже успел добавить ехидным ядовито-зелёным маркёром: «Но что естественно?»
Артём приостановился перед почтовым ящиком и, отомкнув жестяную дверцу, достал свежий номер газеты «Будьте здоровы!». Нашёл на предпоследней странице рубрику «Литературный диагноз», проглядел заголовки…
— Доброе утречко, — послышался за спиной сладенький голос соседки. — Про себя небось ищете?
Артём обернулся. Округлое личико женщины лучилось улыбкой, глаза же откровенно проводили внешний досмотр. Супруг соседки, серый невзрачный человечек в сером невзрачном плащике и такой же кепочке, держался чуть позади, ступенькой выше.
Пару лет назад мужичонка этот пострадал в автомобильной катастрофе и с той поры повредился рассудком: требовал максимального вознаграждения, пытался убедить окружающих в своей нетрудоспособности, мечтал наказать виновников аварии. Подобный синдром психических расстройств, согласно словарю, называется синистрозом.
Надо полагать, пожилая чета направлялась в аптеку.
— И про себя тоже… — приняв рассеянный вид, отвечал Артём.
Больше не было сказано ни слова. И лишь прикрывая за собой входную дверь, невзрачный сосед проворчал негромко, но отчётливо:
— Ну и подъезд у нас! Не педрики — так патрики…
Стратополоху захотелось догнать и пришибить урода. «Патрики!» А у самого, между прочим, походочка-то лисья, ступни по одной линии ставит. Это ещё выяснить надо, не поражены ли у соседушки лобные доли головного мозга! Накатать на козла анонимку… Нельзя. Отказ от своего имени чаще всего наблюдается при шизофрении, а иногда и при глубоком слабоумии. Жаль…
Отчасти успокоившись, снова развернул газету. Вот он, «Литературный диагноз». И опять об Артёме Стратополохе — ни словечка. Обидно… Книжка-то уже месяц как вышла…
* * *
Поднявшись на второй этаж, Артём достал ключи, но тут дверь квартиры распахнулась, и на блистающую чистотой площадку (теперь Виктория мыла её через день со стиральным порошком) вылетел вечно куда-то спешащий Павлик. Был он в парадной форме: стального цвета шорты, отутюженная белая рубашка, на шее — аккуратно повязанный розовый галстук.
— Куда это ты? — не понял Артём.
— На консилиум, — радостно отрапортовал сын. — Митьку исключать будем.
— Как? Из школы? — ужаснулся отец. — За что?
— Не, не из школы, — успокоил Павлик. — Из юннатов. Достукался — сеструхин галстук надел и так пришёл…
— В класс?! Может, не нарочно?
— Ну да, не нарочно! С Толяном на щелбаны поспорил!
— Ты хоть перекусить-то успел?..
Но белая рубашка уже мелькнула на промежуточной площадке — и сгинула. Хлопнула дверь подъезда. Несколько секунд Артём стоял, оцепенело глядя в пустой пролет. Ай-яй-яй, что делается! Вот уже и чистки рядов у них…
В последнее время Виктория вообще научилась неплохо готовить, но сегодня она явно превзошла саму себя. Рядом с дымящейся тарелкой умопомрачительного харчо стояла ваза из непрозрачного морозного стекла, полная светлых водочных капсул. Артём Стратополох уплетал первое, демонстративно мыча и мурлыча от удовольствия. А со стены кухни на него ласково взирал известный портрет доктора Безуглова, снабжённый понизу оскорбительным изречением: «Патриотизм — самая изощрённая форма нанесения ущерба Родине».
Прятать глаза было бы несколько унизительно, поэтому Артём, поглядывая с ответной улыбкой на изображение Президента, в отместку принялся вспоминать, как однажды, ожидая со дня на день возвращения Виктории с курорта, он на всякий случай решил уничтожить осевшие в памяти компьютера порнушные снимки из Интернета. Посмотрит — убьёт, посмотрит — убьёт, посмотрит… И вдруг указательный палец замер над кнопкой. Вроде бы снимок как снимок. Улыбчивый педофил охмуряет первоклашку с бантиками. Оба ещё одетые. Только вот личико у педофила почему-то знакомое. Пригляделся — ба! Да это ж наш доктор Безуглов школьников с началом учебного года поздравляет! Видимо, с другого сайта затесался…
С какой, однако, ехидцей на портрет ни поглядывай, а гнездилось в Артёме предчувствие, что второе ему спокойно доесть не придётся. Так оно и вышло.
— Всё-таки решил закодироваться? — с надеждой, сама ещё не веря своему счастью, спросила Виктория. Карие глаза супруги сияли нежностью и любовью.
Мягкий тающий во рту кусок в меру отбитой прекрасно прожаренной свинины отвердел и стал поперёк горла.
— С чего ты взяла? — пробормотал Артём.
Карие глаза опечалились.
— Ну… мне показалось, ты сегодня ходил на приём…
— Да, ходил… Посоветоваться… провериться…
— Ну вот и закодировался бы заодно.
Кому депрессия — кому дом родной. Отбивная мгновенно утратила вкус. Явление, именуемое авгезией и наблюдающееся также при истерии.
— От чего?
— Ты знаешь, — тихо сказала жена.
Артём судорожно вздохнул и оглядел с тоской чистенькую, собственноручно отремонтированную Викторией кухоньку. Нигде ни пятнышка, оконное стекло за бежевой кружевной занавеской, когда-то мутное, в потёках, теперь настолько прозрачно, что кажется выбитым напрочь. Рай. Не об этом ли он мечтал несколько лет подряд? А теперь вот — надо же! — затосковал по утраченному аду.
Да, конечно, раньше скандалы бывали куда круче. Однако заканчивались они у Стратополохов довольно своеобразно. До рукоприкладства не доходило никогда. Стоило склоке достичь критической точки, как Виктория, обезумев, кидалась на Артёма, и они яростно принимались раздевать друг друга. Ссора таким образом была как бы прелюдией ко всему остальному. Теперь же прежние страсти сменились рутинным исполнением супружеских обязанностей…