— Но что у него с окрасом?
Ян Клюй пожал плечами, как будто этот вопрос никого не интересовал.
— Неестественная. Почти стопроцентно получена химическим путем. Я бы винил кого-нибудь из колледжа. Тамошние ребята недостаточно прилежны и склонны к безответственным выходкам.
Присев на корточки, Шенда просунула пальцы через сетку, разделяющую ее и желтого пса. Пес жадно, слюняво их понюхал. Шенда встала.
— Не видно ни корней волос, ни пятен нормального цвета, которые обычно остаются после окраски.
— Дамочка, собака такова, какой вы ее видите, здоровая и активная, — уже раздраженно бросил Клюй. — По медицинскому освидетельствованию, совершенно нормальная, если не считать оттенка. Объяснения излишни. Вы его берете?
— Беру.
Расписавшись на всех положенных бланках, Шенда отвела счастливого подпрыгивающего желтого пса прямо в ветсалон, известный как «Кудельки кобеля» (порекомендованный Пепси, которая регулярно водила туда причесывать своего пуделя Картошку-фри), где аномального бульдога помыли и постригли.
Потом она стала ждать, когда отрастет шерсть нормального цвета.
И три года спустя все еще ждала.
Пес был своего рода шуткой генетики. Такая, как у него, естественно-неестественная окраска обычно ассоциируется с представителями царства пернатых.
Шенда не спешила давать бульдогу имя, пока он не примет свое истинное обличье. Неделями она звала его «Эй, ты!» или «Эй, песик!» из странноватого ощущения, что неподходящее имя искалечит его личность. Но когда истинная природа стала очевидна, никакое другое имя для такой особи было уже невозможно.
— Кенарь, — с усталым терпением в голосе сказала Шенда, — встань, пожалуйста, со скатерти. Тебе пора на улицу делать свои дела.
Пес подчинился. Встав, он рысцой побежал к задней двери. Шенда открыла, и Кенарь вышел в огороженный задний дворик.
Пока разрушитель из семейства собачьих делал свои дела во дворе, Шенда собрала драгоценные обрывки, горестно осмотрела, прикидывая, возможно ли их заштопать, а после, щелкнув языком, выбросила в мусорное ведро.
Кенарь вернулся в дом, поспешно направился к мусорному ведру, вытащил испорченную скатерть и поволок к своей лежанке. Зубами и лапами он с великим тщанием, как, на его взгляд, следовало, расположил ткань поверх мягкой подушки и, плюхнувшись задом на новую подстилку, воззрился на хозяйку.
Шенда сдалась.
— У меня нет времени играть с тобой в перетягивание каната, упрямец ты эдакий. Дел сегодня больше обычного. И начинать надо сейчас.
Будто говоря: «И мне тоже!» — Кенарь несколько раз кивнул тяжелой складчатой головой, потом опустил ее на передние лапы и вскоре заснул.
Приняв душ, Шенда привела себя в порядок. От лака на ногах просто необходимо избавиться! В махровом халате, насухо вытирая волосы, она автоматически включила радио в спальне, собираясь поймать новости, но в конечном итоге слушала вполуха. Она надела трусы задом наперед, вовремя себя на этом поймала, чертыхнулась и надела как надо.
Натянув мешковатые джинсы «Гэп» и зеленую шелковую рубашку, она, стоя у раковины, съела шоколадный чизкейк, который запила стаканом шоколадного молока. На лице у Шенды не отражалось ничего, точно ее ум отправился на каникулы в страну более привлекательную, чем ее тело.
— …цел-лю-стный! — возвестило радио.
Шенда очнулась от забытья, глянула на часы и воскликнула:
— Лай Бабуи! Кенарь, мне надо бежать! У тебя полно сухого корма, а вечером я принесу тебе что-нибудь вкусненькое. Честное слово!
Сунув ноги в потертые сандалии, она схватила курьерского вида саквояж и ключи от машины.
Через минуту за ней захлопнулась дверь. Кенарь открыл один глаз, потом второй. Не увидев ничего, нуждавшегося в его внимании, он закрыл глаза и вернулся ко сну.
Он умеет летать. По-настоящему летать. И тот парящий мячик — легкая добыча.
Не сны, приятные или иные, а механическое устройство пробудило Мармадьюка Твигга от его мидасово-золотой дремы.
Как и все прочие члены «Лиги Финеаса Гейджа», Твигг был физиологически неспособен к сновидениям. Соответствующие нейронные цепи (наряду со многим другим) были химически и хирургически удалены из измененного мозга Твигга.
Как следствие, он был радикально сумасшедшим. В худшем смысле слова.
Мания никак не проявлялась, ничем не затрудняла повседневного функционирования. Если уж на то пошло, твиггова разновидность безумия только повышала его хитроумие, изобретательность, ловкость, умение манипулировать людьми и жажду власти. Минута за алчной минутой, час за интриганским часом, день за завоевательским днем он представлялся другим и себе самому целеустремленным суперменом, образчиком рациональных и эффективных поступков. Устроившись на самой верхней ступеньке социальной лестницы, Твигг как будто всем своим достижениям был обязан тайному опустошению, которому с готовностью подверг собственное серое вещество.
И тем не менее в мозгу Твигга и его сотоварищей словно была возведена дамба, сдерживающая зловонные черные воды, которые все накапливались.
В один прекрасный день эта дамба неизбежно рухнет, и воды унесут к ужасной гибели не только заслуживших того Твигга и иже с ним, но и бесчисленных других, более или менее невинных, более или менее сопричастных.
Разумеется, в настоящий момент такая участь казалась совершенно невероятной.
Твигг знал (или скорее чувствовал), что представляет собой новый лучший подвид человеческого рода, превосходящий всех, кто не входит в «Лигу».
Он знал, что мир лежит у его ног.
Оставалось только определить, с какой ноги ступить, как именно покрепче придавить каблуком копошащуюся нечисть и стоит ли ее растереть.
Чавк.
И в мягком гумусе — отпечаток сапога, раздавленное спелое яблоко. Но всегда найдется другое, и если с хрустом его надкусить, жадно сглотнешь свежий ароматный сок.
Твигг спал на спине ровно по центру своей гигантской двуспальной кровати с балдахином. Сложенные на груди руки прикрывал эбонитово-черный шелк, присыпанный белыми крупинками. Под сложенными руками — алые атласные простыни и белое покрывало с вышитым гербом без единой складочки, все натянуто под подбородок. (Герб на покрывале представлял собой геральдический шит с двумя скрещенными железными штырями, над ними — открытый глаз, и ниже — готическими буквами инициалы «ЛФГ».) В середине мягчайшей (мягче пуха) подушки лицо Твигга без единой морщинки казалось маской какого-нибудь малого фараона.
Внезапно — без какого-либо заметного стимула извне — веки Твигга поднялись, как ставни, и он разом проснулся.
Твигг почувствовал, как прекратил свое мягкое гудение небольшой имплантированный приборчик, состоявший из насосика и сегментированных резервуаров. То же самое устройство (которое регулировало многие гормональные функции, до того столь неумело осуществляемые ныне отсутствующим серым веществом) погрузило его в сон ровно четыре часа назад, и в этот период он не шевельнул и пальцем.