— Что с вами такое?
Ну разумеется. Она не была бы человеком, если бы не вцепилась в его очевидную болезнь. И все же Квазимодо Турмен надеялся, что хорошенькая цыганочка эту деликатную тему не затронет.
Он начал устало излагать свою печальную загадочную историю без внятного завершения или морали.
— Понимаете, я воевал в Персидском заливе…
Она нетерпеливо отмахнулась.
— Эта ерунда меня не интересует! Дело прошлое, дружок! Полагаю, что бы там ни приключилось, на это у вас есть врач. Возможно, не самый лучший врач и не самое лучшее лечение. Этим вам, пожалуй, следовало бы заняться. Но я хочу знать, что с вами такое?
У Турмена отвисла челюсть, он не понимал, как на такое отвечать.
Подавшись ближе, Шенда просверлила его взглядом.
— Послушайте, я вижу вас здесь семь дней в неделю в любое время, когда бы ни пришла. Я, конечно, не из тех, кто станет ругаться, дескать, кто-то занимает место, а денег оставляет мало. Черт, для того кофейня и существует! И мне лестно, что мое заведение вас привлекает. Но никто не должен быть настолько отчаявшимся, одиноким или лишенным воображения, чтобы у него было только одно место, куда пойти! Гручо как-то сказал: «Я сигары люблю, но даже я их иногда изо рта вынимаю!»
Турмен силился взять себя в руки.
— Да. Конечно. Согласен. Если говорить о нормальном человеке…
Шенда хлопнула ладонью по столу — звук был как от пистолетного выстрела.
— Где ваш хвост? У вас есть хвост? Покажите мне его? Или, может, у вас где-то припрятан третий глаз?
Внезапно она надавила ему на лоб указательным пальцем.
— Ой!
— Нет никакого третьего глаза. Турмен, вы совершенно нормальны. Может, конечно, вам это дается нелегко, но ведь со всеми так. Нет, просто вы сами себе завязали душу узлом, Турмен. Вам сдали паршивые карты, но играть-то все равно надо. А вы вместо этого забрались в колодец апатии, даже не прихватив с собой ведра, чтобы в него плевать. Вам нужно вылезать из норы, друг мой!
Слово «друг» показалось спасательным кругом.
— Я… но что бы я мог делать?
— Как насчет работы?
— Работы? С какой работой я мог бы справиться?
— Работа для всех есть. Никуда не уходите.
Шенда сходила к стойке, за которой оставила свой саквояж. Вернувшись широким шагом, она села и достала из саквояжа органайзер. На стол самовольно вылетела визитная карточка. Подобрав ее, Шенда прочла, что на ней написано.
— Как раз то, что надо! Пойдите сегодня по этому адресу. Сегодня же после обеда, слышите меня? Скажите Вэнсу, что вас прислала я и что велела приставить вас к делу.
Встав, Шенда протянула для пожатия руку.
— Добро пожаловать в семью «Каруны», Турмен.
Турмен поймал себя на том, что умудрился встать без помощи костыля. Он взял протянутую руку. Пожатие Шенды обернулось приятной болью.
Когда она была уже на полпути к двери, Турмен импульсивно ее окликнул:
— Шенда Мур!
Она резко обернулась:
— Да!
— Мне нравится лак у тебя на ногах!
Шенда поглядела на Турмена с новым интересом и, кокетливо, как модель, выставив ножку, ответила:
— Мне тоже!
А потом исчезла из кофейни: сила природы, растворившаяся во взрыве смеха.
Турмен благодарно опустился на стул, чувствуя, как заливается краской. Он был почти рад, что она ушла.
Теперь, когда его сумасшедшее желание хотя бы на крохотную долю осуществилось, пусть так непредсказуемо, он уже сомневался, а как долго способен выносить напряжение от общества Шенды Мур!
Кто-то возник у его стола.
Факван Флетчер улыбался. Но улыбка была недружелюбной — впрочем, ей и не полагалось такой быть.
— Ах какой мы крутой. Нам нравится лак на ногах у дамы! И весь мир обязательно должен об этом знать!
— Какая муха тебя укусила, Факван?
— Ты и есть эта муха, чувак. То, как ты пытаешься приударить за Шендой Мур. Девчонка — моя! Она на меня запала!
— Вот как? А ты уверен, что и она так думает?
— Уверен? Я тебе покажу, что значит уверен!
Разгневанный поджаривателъ кофе ткнул Турмена пальцем в грудь.
Во второй раз за каких-то несколько минут Турмена тыкали пальцем. Но в отличие от первого педагогического подталкивания этот тычок его разозлил. Поэтому (когда, не получив немедленного воинственного ответа, Факван грубо хохотнул и повернулся уходить) он почувствовал себя вполне вправе воспользоваться костылем, чтобы подцепить негра за колено и дернуть, от чего тот с грохотом рухнул на пол.
Вскочив, Факван с кулаками надвинулся на встающего, дрожа, Турмена, но тут вмешались Бадди, Нелло и Верити: барристы-рефери развели противников.
— Да ладно, ребята, кто первый начал?
Противники промолчали. После нескольких напряженных минут Факван отряхнулся и мрачно ушел в заднюю комнату.
Собрав таблетки и прочее снаряжение, чувствуя, что с каждой секундой его жизнь становится все интереснее, Турмен вышел из «Каруны».
Снаружи он изучил визитную карточку:
КАРИКАТУРНЫЕ КАБРИОЛЕТЫ И КАРТИНЫ
ВЭНС ФОН ВЕСЕЛ, ХУДОЖНИК НА ДОМУ И ПО МЕСТУ РАБОТЫ
«ДОМ ОКРЫЛЕННОГО СЕРДЦА»
РОТФИНК-БУЛЬВАР, 1616
Турмен проверил содержимое бумажника. «Зелени» не так много. И что с того? У него же теперь есть работа!
В такси Турмен строил догадки, что найдет в конце поездки.
А выйдя из машины, обнаружил, что тусклые плоды его воображения — лишь бледное подобие реальности.
Перед ним был старый гараж: четыре бетонных отсека и торговый зал. Однако ничем не примечательный торговый зал был заставлен барельефами из обливной керамики ярких расцветок: звери, деревья, люди, машины, игрушки, музыкальные ноты — все в стиле разухабистых мультиков.
Над входом в зал висел самый большой (размером с диван) барельеф: правильное с анатомической точки зрения сердце, из которого росли два белоперых ангельских крыла.
Турмен вошел в загроможденное помещение. Никого. Он направился в отсеки.
Первые три занимали экзотические машины: старинные автомобили на разных стадиях восстановления с использованием самых неожиданных материалов. Последний был заставлен мольбертами и прислоненными к стенам полотнами на подрамниках, также на разной стадии завершенности. В картинах присутствовала та же дурашливость, что и у барельефов в зале. На видавшем виды верстаке валялись кисти, тюбики с краской, жестянки с растворителем и засохшие тряпки. Невзрачный диван со скомканными одеялами, кухонный столик из нержавейки и небольшой холодильник как будто говорили, что кто-то живет здесь постоянно.