Именно так выглядит издали биржа отражений. Сравнение с муравейником страдает неточностью — скорее она похожа на плотный пчелиный рой. Каждый день на Земле умирает чертова уйма народу, бьется не меньшее количество зеркал — и осиротевшие отражения тут же устремляются на биржу в поисках новой работы. Как ни странно, для них это тоже вопрос жизни и смерти, ибо в отрыве от зеркала долго не протянешь.
Наблюдать биржу можно практически отовсюду. Считается, что местоположение ее приблизительно соответствует центру глубокого зазеркалья. На самом деле кипящий страстями шар постоянно и незаметно кочует по непредсказуемой траектории. Точь‑в‑точь как магнитный полюс Земли.
Кроме старожилов, толкутся на бирже и отражения с улицы: из прудов, из колодцев. Удивительно, что при таком наплыве жаждущих работы псевдосветило еще не разбухло до размеров вселенной. Этому феномену есть два объяснения. Не берусь судить, насколько они противоречат друг другу. Первое: иные физические законы, когда большее со всеми удобствами умещается в меньшем. И второе: вместе с биржей расширяется и само зазеркалье…
Прочие объекты не столь величественны. В огромное и вроде бы запыленное пространство вмонтированы в беспорядке сложные геометрические тела преимущественно прямоугольных очертаний, — то ли отлитые из металла, то ли отштампованные из тусклой фольги, — каждое размером с комнату. Собственно, это и есть отражения комнат. Так они смотрятся извне.
При всей своей мнимой неприступности данные образования (здесь их принято называть павильонами) не более чем обман зрения. В любой из них можно шагнуть прямо сквозь стенку, хотя обычно за подобные проделки наказывают.
Окрашены все павильоны одинаково — в ртутно‑серые тона, поскольку расцвечивать их снаружи, согласитесь, нет никакого смысла. Вокруг каждого в беспорядочном изобилии разбросаны призраки окурков, картонных коробок, даже зонтиков. Скажем, вышло отражение человека из отражения комнаты в глубокое зазеркалье. В руках — авоська. Ну и оставило ее где попало. Конечно, авоська наверняка еще понадобится при возвращении, но в том‑то вся и тонкость, что незримому техническому персоналу проще отразить неодушевленку заново, нежели искать, куда она, зараза, подевалась. Только что ведь была!..
Неподалеку от павильона строгой, почти кубической формы стоял, а вернее — просто располагался в светло‑серой дымке полуразвалившийся кухонный столик, в реальности давно уже не существующий. Месяца три назад он был выброшен вместе с прочим хламом, а вот отражение его, как видим, пригодилось. Как, кстати, и отражение старой колоды игральных карт.
Играли по обыкновению в дурака, поскольку преферанс — дело долгое. Один из партнеров в данный момент отсутствовал. Он исполнял роль хозяина квартиры, поэтому со свободным временем у него всегда было туго, чего никак не скажешь о двух прочих картежниках. Оба отражения бывали заняты в зеркале от случая к случаю, ибо друг детства в гости к хозяину забредал редко, а сын от первого брака — еще реже.
— Взял… — ворчливо сообщила зеркальная копия друга детства — полного мужчины лет сорока — и сгребла карты. Помятое лицо, под глазами — устрашающие мешки угольного цвета… Разумеется, на досуге отражение могло бы выглядеть и попрезентабельнее, однако бытует мнение, что, даже покинув павильон, из образа выходить не стоит.
Из слепой серебристо‑серой скорлупы кубических очертаний временами слышался напряженный повелевающий голос невидимого распорядителя. Судя по характеру команд, хозяин квартиры с минуты на минуту собирался выползти на свежий воздух:
— Внимание! Открывает дверь!.. Пошел сквозняк… Третий! Колыхнул паутиной! Еще раз!.. Пятый, занавеску!.. Занавеску вздуй!..
— Ёлы‑палы!.. — молвило в сердцах отражение атлетически сложенного юноши (сына от первого брака). — Ну вот что ты прикажешь делать! Хоть бы один козыришка!..
В серой стене павильона открылась, зазияла прямоугольная брешь, явив часть интерьера небрежно обставленной комнаты, и во внешнее зазеркалье вышло, пошатываясь, сильно похмельное отражение Василия Полупалова, одетое по‑уличному: ботинки, лыжная шапочка, пальтецо, из кармана которого выглядывает край пластикового пакета… Прикрыв за собой дверь, отражение постояло немного в невеселом раздумье, затем приблизилось к играющим.
— Кранты тебе, дядя Семен! — ликующе объявил юноша. С маху выложил на кухонный столик три карты подряд, а потом вдогонку еще одну. — Понял, как мы вас? Без единого козыря! — Повернулся к задумчивому отражению хозяина квартиры. — Ну чего, Вась, спровадил? Садись, перекинемся…
— Только и осталось… — буркнул тот, но все же присел на свободное отражение табуретки. — Опять за пивом побежал! — сварливо сообщил он. — Сейчас обратно припрется… Если, конечно, менты не загребут по дороге. — Помолчал и добавил угрюмо: — Совсем спивается, придурок…
— Зеркало‑то протер? — поинтересовался юноша, сдавая карты.
— Да лучше б он его не протирал! — вспылил хозяин. — Так, пыль только тряпкой размазал… Ну вот как в такой мути работать, я вас спрашиваю!
Проигравший толстяк заглянул во вновь полученные карты, насупился.
— Сам виноват… — недружелюбно заметил он.
— Я?! — возмутилось отражение хозяина. — У него в дому бардак, а я, выходит, крайний?
— А то кто же? Я, что ли? Мы ведь их не просто должны отражать, мы их воспитывать должны…
— Ну, завел! — с досадой сказал юноша. — Слышь, дядя Семен, уймись, а? Давай ходи лучше…
Недовольный дядя Семен зашел с червей, однако уняться так и не пожелал.
— Ты прости меня, конечно, Вася, — покряхтывая, молвил он, — но без души ты его отражаешь, без души… С холодком. Технично, не спорю, но без души. А ты его так отрази, чтобы ему жить захотелось, пить расхотелось, зеркало как следует захотелось протереть…
— А вот до хрена там! — ощерилось отражение хозяина. — Ишь! Романтика нашел… Нет уж! Реалистом был — реалистом останусь. Пусть видит свою морду — как она есть! Бито…
— Шестеркой, — шепнул у него за плечом некто незримый. — Шестеркой, Вася! Он десяткой покроет, а ты ему… У тебя ж вон две десятки!..
— Цыц! — не оглядываясь, бросил хозяин. — Еще обслуга мне тут подсказывать будет! Иди вон штору колыхай…
— А чего ее колыхать? — обиделся незримый. — Смотреть‑то на нее все равно некому! Ушел твой орел и дверь запер…
— А распорядитель? — надменно полюбопытствовал юноша.
— И его нет. Сразу на биржу увеялся.
Все невольно взглянули на радужный шар биржи. Кроме дяди Семена. Хмурился дядя Семен. Опять проигрывал.
— Гляжу я на вас, на молодежь… — с недоброй усмешкой проговорил он, сгребая отражения карт в отбой. — То вам не так, это вам не эдак… Пыль ему, видишь ли, помешала! А вот мы в ваши годы, представь, не ныли, не привередничали… Ты вообще знаешь, где меня первый раз в зеркало приняли?