А Влад только поглядывал удивленно, когда она внезапно меняла маршрут или, скомандовав остановиться, выходила на вершину холма, пристально оглядывая окрестности.
Однажды, завидев в небе тяжелый черный дым, он поднялся за ней на пригорок. Горела роща. Причем как‑то странно горела — сразу с трех сторон.
— Металл поджег? — с пониманием спросил Влад.
— Нет, — сказала Чага. — Люди.
— Подожгли рощу?
Чага с досадой тряхнула выгоревшей, неровно подрезанной гривкой.
— Кто‑то прячется, — хмуро пояснила она. — Выживают огнем…
— Изгнанника? — спросил Влад, чувствуя, как омерзительная слабость раскатывается от живота к коленкам.
— Не знаю, — сказала Чага. — Может быть, и хищника…
Они положили зверей в пышно разросшемся желто‑зеленом кустарнике и спрятались сами.
— Слушай, Чага, — прямо спросил Влад, — ты кого больше боишься: металла или людей?
— Тебя, — бросила Чага, не оборачиваясь.
Влад неуверенно хихикнул. Вот уже и первые проблески юмора пробиваются. Так, глядишь, скоро и анекдоты начнем друг другу рассказывать: «Сидят в горящей роще два изгнанника. Вот один и говорит другому… то есть другой…»
Продолжения анекдота Влад придумать не смог, да и не успел бы. Глухо грянули копыта, воздух вспороли визжащие, как металл, крики, и ложбинка ожила. Мимо них огромными прыжками пролетело поджарое и, несомненно, хищное существо, похожее на гепарда с волчьей мордой, нагоняемое храпящим, роняющим пену зверем. Сламывающиеся в суставах мощные ноги метались, как рычаги, в каждом копыте — смерть.
Пятнистый хищник шарахнулся, уворачиваясь, и в этот миг на спину ему с маху бросился всадник. Мужчина. Они покатились, путаясь в редкой высокой траве, взметнулись жилистые пятнистые лапы с жутко растопыренными когтями, и пронзительный крик боли (не поймешь, звериный или человеческий) ошеломил Влада. Чага, бледная, с искаженным лицом, раскинув руки, зажимала храпы обоим залегшим животным и торопливо шептала какие‑то шепелявые звериные слова, видимо, упрашивая Седого и Рыжую не подавать голоса, не затрубить в ответ.
Вопль оборвался, трава шевельнулась в последний раз, и из нее поднялся победитель в разорванной куртке. Лоб у него был рассечен, улыбающееся лицо заливала кровь. Он нагнулся и рывком вскинул на плечи пятнистую тушу с длинными болтающимися лапами. Всхрапывая и косясь на убитого хищника, возвращался взбудораженный кровью зверь.
Охотник перекинул тушу между горбом и мощной шеей животного и вскочил в седло. У выхода из ложбинки маячили еще два всадника. Весело оскалившись, они смотрели на приближающегося к ним удачливого наездника.
— Хвостом задел? — спросил один, указывая на рассеченный лоб, и все трое расхохотались нарочито громко, чтобы вся степь слышала, как им весело.
Скрылись. Чага отпустила морды зверей и обессиленно привалились спиной к горбу Седого.
— Не понимаю, — раздраженно проговорил Влад. — Почему мы прячемся? Мы же не изгнанники — мы семейство!
— Седой… — стонуще произнесла Чага, как‑то судорожно оглаживая жесткую шерсть на хребте зверя.
— Не понимаю, — повторил Влад. — При чем здесь Седой?
Она подняла на него прозрачно‑серые, полные муки глаза.
— Это очень редкий зверь, — сказала она. — Такие есть только на севере.
— Ну и что?
— Из‑за него уже убили шестерых. Почти все семейство Калбы. Стрый убил из‑за него четырех мужчин…
Влад невольно откашлялся.
— А теперь, значит, из‑за него поубивают нас? — спросил он. — Так, что ли?
Чага молчала.
— Да сталь вас всех порази! — взорвался Влад. — Вам что, металла не хватает? Еще и сами друг другу глотки рвете?
Чага все еще перебирала густую шерсть Седого. Лицо — несчастное.
— Раньше так не было, — тихо, как бы оправдываясь, проговорила она. — А теперь все думают: последние годы живем…
— Послушай, — сказал Влад. — Но если он так опасен, давай выменяем его на другого зверя. Или просто отдадим…
Чага вздохнула и поднялась.
— Не могу, — сдавленно вымолвила она.
— Почему?
— Хороший зверь, — пряча глаза, сказала она. — Ни у кого здесь такого нет…
А к вечеру, словно желая запугать Влада окончательно, достала из седельных сумок кистени и принялась упражняться. Высунувшись из наполовину вырытого окопчика, он с невольным уважением следил, как ходят в воздухе гудящие камни. Надо бы взять у нее пару уроков. Спиной к спине с четырьмя кистенями — и ни один кочевник не подступится, ни пешком, ни на звере. Да к ней и к одной не больно‑то подойдешь…
Влад бросил лопатку, которая, кстати, и впрямь была лопаткой какого‑то крупного животного, скорее всего того же зверя, и вылез из ямы. В самом деле, если так опасно, то пусть хотя бы приемы покажет…
— Чага!
Она обернулась, и ее глаза внезапно вспыхнули надеждой и радостью.
— Отними! — крикнула она, и камни запели, замелькали.
Влад неуверенно шагнул навстречу, но тут Чага сбросила с ладони несколько витков ремня, камень метнулся в лицо и, не долетев какого‑нибудь дюйма, толкнул воздухом. Хорошо хоть заслониться не успел — перелом кисти был бы обеспечен…
— С ума сошла! — сердито сказал Влад, отступая. — Давай теперь я попробую!..
Чага резко опустила руки, камни с глухим стуком упали на землю. Новый приступ ненависти? Ну так и есть…
— Никогда так больше не говори, — процедила Чага. Глаза — как из металла отштампованы. Сталь разящая. Отвернулась, взмахнула руками, и камни снова заходили, завывая, по резко меняющимся траекториям.
Выругавшись вполголоса, Влад возвратился в окопчик, поднял костяную лопатку и продолжил земляные работы. То не говори, это не говори… Да что ж она, дура, не понимает, что в четыре руки отмахаться легче?.. Или кистени — это чисто женское оружие? Хм, а это, между прочим, идея…
— Чага!
Она даже не повернула головы в его сторону.
— Чага! Да погоди же ты! Остановись!
Камни, ускоряясь, закрутились по спирально уменьшающимся орбитам и со шлепком улеглись в ладони. Обернулась.
— Чага! Ну что ты злишься? Я же просто не знаю многого!.. Что, кистенями только женщины дерутся?
— Да!
— Ну так предупреждать нужно, Чага! Я же, правда, не знал. А каким оружием пользуются мужчины?
— Мужчины не пользуются оружием, — холодно сказала она.
— Как? Вообще?
Чага смотрела на Влада с недоумением.
— Разве я тебе не рассказывала? У них договор с металлом.