Опытная, видать, девчушка. Чуть пониже ключицы — шрам, татуировка на груди перекрыта шнурком с шестью человеческими клыками. Хотя имеется на то давнее и категорическое распоряжение Старого: никаких ожерелий, никаких зубов на веревочках…
Шевельнув четырьмя огромными плавниками, «Тахи тианга» слегка изменил положение, снова зачерпнули ветер пятнистые паруса, и боевая машина двинулась, не разворачиваясь, в обратный путь — за перевалившим зенит солнцем.
Хромой, сгорбившись, сидел на покрытой циновками палубе, и над его обожженным плечом уже колдовала Ити — намазывала жирной желтоватой мазью. При этом губы ее шевелились — будто и впрямь колдовала.
— Докладывай, — сказал Сехеи.
Братья были совершенно не похожи друг на друга. Сехеи — повыше, поуже в плечах, а кожа такая светлая, что среди молодых воинов который год упорно держался слух: дескать, быть Сехеи со временем одним из Старых. Слух — глупый, как и положено слуху: Старые не татуируются — можно, казалось бы, сообразить… Хромой — тот темный, широкий в кости, одно плечо ниже другого, но это у него не врожденное, как и хромота, — он искалечился еще при штурме Тара-Амингу.
А вот выражение лица у братьев похожее — безразлично-усталое, что у того, что у другого.
— Вышли на цель со стороны Трех Атоллов, — монотонно заговорил Хромой, не поднимая головы. — Сразу же были обстреляны. После второго попадания Анги доложил, что ранен, и больше не отзывался. Прошли над заливом по солнцу. Третий флот вечерних…
Сехеи слушал глуховатый невыразительный голос брата и понимал, что разведка, как и предполагалось, ничего не дала.
Третий флот вечерних по-прежнему заякорен у Гнилых рифов. Сорок семь боевых единиц. Из них одиннадцать — последнего поколения. Ракетопланы — на катапультах, зачехлены. Количество катамаранов охраны… Наибольшая плотность огня…
Завтра утром Сехеи повторит разведку. Он будет повторять ее изо дня в день, даже если каждый раз ему придется терять при этом пилота и гидроплан. Как сегодня.
Ожоги были смазаны, и Хромой тяжело поднялся с палубы.
— Перехватчиков они вдогонку не послали, — закончил он. — Верно, думали, что лететь нам осталось метров сто… Да я и сам так думал…
И вдруг Хромой улыбнулся. Редкое зрелище — улыбающийся Хромой.
— Передай ему набор, Тараи, — устало сказал стратег.
Ровесников у братьев не было. Или почти не было. Их поколение сгорело девять лет назад в этих самых водах. Тогда это была армада, теперь от нее осталось десять катамаранов… Нет, девять. После вчерашнего инцидента в проливе — уже девять.
Ити одной рукой отвязала от пояса кожаный чехольчик с набором и подала Хромому. Тот отошел в сторонку и, не обращая внимания на завистливые взгляды подростков из огневого расчета, принялся сосредоточенно вставлять иглы в гнезда маленькой квадратной дощечки.
Море меняло ритм. Все отчетливее становились короткие злые удары справа. Это били в обшивку большого — подветренного — корпуса волны, отраженные южным побережьем Тара-Амингу. Катамаран забирал все круче к ветру. Стратега обдало густой сивушной вонью с кормы, ставшей теперь носом. Понятно… Вот почему Ити не рискнула запустить турбину. Обломок ракетоплана на излете повредил спиртопровод.
— Проверь, — попросил Хромой, протягивая набор.
Сехеи взял дощечку и прочел рисунок. Все вроде правильно. Хотя…
— Опять степень риска занизил?
— Ну не завысил же, — невозмутимо отозвался Хромой.
Сехеи переставил четыре иглы и вернул набор.
— Смотри, ожог не зататуируй…
Хромой ухмыльнулся и пошел, приволакивая ногу. Волны били в подветренный борт с нарастающей силой. Сехеи не глядя мог бы сказать, что справа, в провалах между водяными хребтами, уже маячит, чернея, Тара-Амингу, а прямо по курсу в полуденное небо встает бледное, еле уловимое мерцание, отраженное от многочисленных лагун Аату-2 — Детского острова утренних, сзади, за правым плечом, распласталось плотное неподвижное облако… Там, за линией горизонта, ощетинясь фортами и ракетными точками, залег скалистый Тиуру — форпост вечерних, откуда чудом сегодня вернулся Хромой…
Палуба вокруг стратега опустела. Сехеи стоял, склонив голову, татуированное лицо его было мрачно. «О чем думает стратег — ведомо только Старым. О чем думает Старый — неведомо никому…»
— Вот это их жгли!.. — услышал он замирающий то ли от ужаса, то ли от восторга детский голос.
Опершись на станину своего гелиографа, подросток-связист завороженно смотрел на вырастающий справа самый южный из Сожженных островов.
Тара-Амингу был страшен.
На хребте его дымилась щетина стволов, оставшихся от сгоревшей когда-то пальмовой рощи. Там, кажется, шла перестрелка. Все правильно — для Сожженных перемирия нет. Со стороны пролива стлался черный тяжелый дым. У развалин старого пирса море горело. Не иначе кто-то кого-то потопил, причем совсем недавно. То ли вечерний утреннего, то ли утренний вечернего…
— Эй!.. — окликнул тихонько связист высокую светлокожую девчушку. — Гляди-ка… Кто там воюет?
— Прежние, — таинственно понизив голос, отозвалась она.
— Я серьезно! — обиделся подросток.
— Не веришь? Тут, когда десант высаживали, целый флот вечерних сожгли! И наших тоже положили… Вот они теперь и воюют друг с другом…
— И долго они так будут?
— А до самого Пришествия. Пока не прозвучит Настоящее Имя Врага…
Сехеи усмехнулся и перестал слушать. Легенды, легенды… Кто их, интересно, придумывает? Такое впечатление, что они возникают само собой. Кроме одной, разумеется. Кроме Пророчества Старых о Великом Враге. Уж его-то авторы известны хорошо. Даже слишком… «Прозвучит Настоящее Имя Врага, и не будет отныне ни утренних, ни вечерних…» Неужели Старые так до сих пор и не поняли, что никакого Великого Врага в этом мире нет? Наш Великий Враг — это мы сами…
К мерным злобным толчкам в подветренный борт прибавились частые хлесткие шлепки — значит, показался Ана-Тарау — полоса черного пепла на горизонте. Малейшее подрагивание палубы под босыми ногами было понятно стратегу. И не только это. Он почти физически ощущал приближение войны, после которой и впрямь не будет ни утренних, ни вечерних. Количество стычек в нейтральных водах возрастало с каждым днем, и каждая из них грозила обернуться этой последней войной…
Вчера, например, в проливе между Сожженными островами сошлись в поединке трехкорпусный ракетоносец утренних и каноэ береговой охраны вечерних. Исковерканный до неопознаваемости ракетоносец сел на рифы против западной оконечности Тара-Амингу, после чего был добит ракетным залпом с острова, причем из ущелья, где вечерних (по данным разведки) быть никак не могло, а утренние (по данным штаба) не высаживались. То есть был добит неизвестно кем. Такое случалось.
Что же касается каноэ береговой охраны, то оно, потеряв мачту, и с заклиненной турбиной, было подхвачено вырывающимся из пролива течением и, каким-то образом проскочив минное заграждение, оказалось вдруг совсем рядом с Детским островом утренних. Оставалось последнее средство, и на каноэ к нему прибегли — взорвали кормовую турбину. Бледное спиртовое пламя метнулось расширяющимся кольцом от корабля и погасло. Правый корпус остался на плаву.