Потом всех накрыло перестройкой, и самым обделенным, как ни странно, оказался именно Колодников. Гласность его просто ограбила! Высказываться и умствовать начали все кому не лень — и Алексей как бы затерялся в толпе. Да что там в толпе, в кругу друзей — и то затерялся. Повылинял вроде… А самым обидным было то, что остальные-то, заразы, ни мозгов не напрягали, ни до истины не докапывались — просто пели с чужого голоса. Да и осмелели они только лишь потому, что разрешено было осмелеть… Колодников перестал читать газеты и возненавидел телевизор. «Повышать свой уровень дезинформированности — не желаю», — надменно цедил он.
И все-таки большего унижения, чем теперь, ему еще терпеть не приходилось. Впервые вместо того, чтобы растолковывать другим, куда в данный момент катится этот мир, Алексей, сам ни черта не понимая, в отчаянии прислушивался к заведомо бездарному бреду друзей и знакомых.
Так кто же из них, черт возьми, прав?..
Вчера Алексея, растроганного душевным поступком жены, можно сказать, почти уже примыло к Димкиному берегу. На сон грядущий Евангелие вслух читали… Прошибло светлой слезой, мерещилось обещанное Царство Божие… Однако утро следующего дня резко протрезвило Алексея. Листовки, «святые письма», а главное, скупка квартир — все это заставляло насторожиться и просто отпугивало…
Что же касается Милы с ее высшей справедливостью и низшими потусторонними силами… Да чепуха собачья! В лучшем случае — самообман, в худшем — шарлатанство… Зря, что ли, вон Паша Глотов вцепился в нее мертвой хваткой? Ну, будет еще одна Ванга…
Вот с Кирюшей Чернолептовым сложнее. Кирюша Чернолептов — это благородное безумие, а как учит нас история (хотя, конечно, ни черта она ничему не учит!), именно благородное безумие сплошь и рядом в итоге оказывается правдой. Хотя… Да тоже полно дыр в Кирюшиных рассуждениях!.. Ну, усомнился Кирюша в Господнем вмешательстве… Кстати, справедливо усомнился. Но неужели же он сам не замечает, что из гипотезы его прямо-таки торчат все те же самые несообразности?.. Ладно. К стигмам претензий нет. Со стигмами, следует признать, Кирюша придумал классно… А вот по сути… Ну, нажала, допустим, какая-то неведомая сука на красную кнопочку и спустила с цепи человеческую совесть. Зачем это ей, суке, нужно — вопрос шестнадцатый… Даже тридцать восьмой… Но ты мне вот что объясни, Кирюша ты мой пронзительный: почему эта твоя совесть, как и Димкин Господь Бог, карает только за насилие?.. А кража? А прелюбодеяние? А лжесвидетельство?.. Тоже ведь скособоченная у тебя какая-то совесть получается…
Нет, если кто и прав, то один лишь электрик Борька. Не о том надо думать, что происходит, а о том, как близких своих уберечь да и самому уберечься… «Не нашего это ума дело, Петрович… Конец света, конец света!.. Ты гляди, как бы самому конец не пришел!..»
* * *
Несмотря на то, что, когда Колодников вновь ступил под круглый серый свод, время близилось к трем — погрузка мебели в родном дворе еще продолжалась. Жуткая прокламация со сталинским зачином была сорвана, зато на противоположной стене кто-то успел налепить целый блок размноженных на ксероксе листовок, в верхней части которых черной зловещей кляксой расплывался некий символ — то ли крест, то ли свастика, то ли вообще иероглиф. Догадываясь, что ничего утешительного он там не обнаружит, Колодников тем не менее приблизился и всмотрелся в эту недобрую и чем-то ему знакомую символику. Догадка его оказалась правильной. Черная четырехлепестковая клякса располагалась на бледной, скверно пропечатанной карте района и изображала пораженную справедливостью зону по данным вчерашней ночи. Но, что самое печальное, схема эта, насколько мог судить Колодников, вполне соответствовала действительности. Правый отросток, если верить плану, тянулся к особнячку, арендованному прикрытым ныне фондом, а верхний захватывал здание райотдела милиции. Сами отростки расплылись настолько, что, казалось, еще немного — и они сольются в общее пятно, целиком поглотив дом номер двадцать один по проспекту Крупской…
Текст под картой поражал сухостью и какой-то прямо-таки военной лаконичностью. Указывалось опасное время, количество происшествий — и только в самом низу листа значилось: «НЕ ПОЛАГАЙТЕСЬ НА СЧАСТЛИВЫЙ СЛУЧАЙ. СЛУЧАЙНОСТЕЙ НЕ БЫВАЕТ. ПРОВЕРЬТЕ ВАШУ КАРМУ». Далее шли телефонные номера. Штук пять. Телефона Милы Колодников среди них не обнаружил. Тоже, видать, конкуренты…
Еще черная клякса на карте напоминала амебу, и Алексею внезапно представилось, что это и впрямь нечто живое. Некое незримое бесформенное существо расползается по ночному городу, выбрасывая отростки туда, где камни домов еще хранят память о злобе человеческой, о жестокости и смерти… Да-да… Расстрелянные в арках чекисты, пыточные подвалы нарядного кирпичного особнячка, комки цемента на стенах наполненной зловонным паром камеры…
Да нет, чепуха!.. Это даже и не версия, господа, — так, видение…
Подавленный, он прошел во двор. Пожитки и мебель выносили теперь только из четвертого подъезда. Прочих кочевников уже смыло, оставив у крылечек щепки, тряпки, обрывки веревок — как после кораблекрушения. Трижды переехать — все равно что единожды гореть… Странно… А что же остальные? То ли прокламаций не читали, то ли никого в жизни пальцем не тронули…
Однако стоило об этом Алексею подумать, как двери шестого парадного распахнулись и на крылечко выперся сначала чей-то откляченный зад, а затем показался шероховатый темный торец выносимого комода. Та-ак… Надо понимать, пошел второй заезд… то есть выезд…
Скамейки перед четвертым и шестым подъездами пустовали. Ну, перед четвертым — еще понятно, а вот перед шестым… Очевидно старухи каким-то образом чуяли заранее, откуда следует заблаговременно убраться. Сейчас они облюбовали себе насест возле второго парадного, из чего следовало, что уж там-то в ближайшее время отгрузки не предвидится. Сухие, морщинистые губы старух, как показалось издали Колодникову, были удовлетворенно поджаты. Наблюдали и злорадствовали втихомолку.
Алексей поколебался, не зная: подойти поговорить с теми, кто драпает, или же не стоит?.. Пожалуй, что не стоит. Вон какие все злые, чуть что — сдавленный мат-перемат… Сквозь шум погрузочных работ время от времени пробивался одиночный выстрел доминошной костяшки. За деревянным столом, утвержденном на четырех врытых в землю столбах, по-прежнему забивали козла. Игра шла, впрочем, довольно вяло, без особого азарта. Участники ее то и дело оглядывались с превосходством на отъезжающих, обменивались понимающими ухмылками и негромко толковали промеж собой. Колодников ожидал углядеть среди них Борьку (кстати, заядлого доминошника), но того что-то нигде видно не было. Верно, по вызову побежал… Богу — Богово, а слесарю — слесарево…
Алексей подошел, поздоровался. Кто ответил, кто не обратил внимания. В числе последних был уже примелькавшийся Колодникову пенсионер с орденскими планками на пыльно-черном пиджаке, в который старикан влез еще в начале апреля и в котором явно намерен был разгуливать все лето до поздней осени. На пальто ведь да на рубашку планки не прицепишь…
— Нет, ну ты смотри, ты смотри, что выносят!.. — покачивая старенькой серой шляпой, сокрушался он. — Ну мыслимо такое честным путем нажить, а?..