Поскольку суеты и толкотни хватало на всех этажах, Геннадий Степанович предложил выйти на воздух и перекурить. Надо полагать, затевалась очередная задушевная беседа — без протокола, естественно… Я, дескать, помог тебе трудовую отбить, а ты давай в порядке благодарности рассказывай… Интересно, о чем? Вроде уже и не о чем…
— Ну теперь-то вы хоть верите, что я не врал тогда?.. — жалобно спросил Алексей, поднося оперу зажигалку.
— Теперь это неважно… — сердито помолчав, ответил тот и затянулся несколько раз подряд.
— Нет, но… — несколько растерялся Колодников. — Как это неважно? Дело-то, как я понимаю, не закрыто…
— Ты телевизор смотришь? — спросил опер.
— М-м… Иногда.
— Чаще смотри, — ворчливо посоветовал опер. — Хотя бы новости знать будешь… — Помолчал, посопел. — Заварухой этой теперь занимается ФСБ, — сообщил он сквозь зубы. — А мы — так, по мелочи, на подхвате. Вот пускай у них голова и болит… Понял, какие дела, Алексей Петрович? Если и будут тебя таскать, то уже не к нам…
— Та-ак… — холодея, вымолвил Алексей. Вот только еще контрразведки ему не хватало для полного счастья… Хотя… По сравнению с ментовкой… Тогда к чему весь этот разговор, да еще с таким дальним подходцем? Притормозил, подвез, помог трудовую вызволить… Только ради удовольствия перекурить с Колодниковым на пороге райотдела?
Опер поглядел на озабоченное лицо Алексея и усмехнулся.
— Сам-то еще бежать не надумал?
— Мне-то чего бежать? — хмуро ответил тот, почти дословно повторив вчерашние слова сына. — Димка тоже свое сполна получил… Да и жена тоже… А вот вам… Вам, по-моему, прямой смысл бежать.
— А мне бежать незачем… — выговорил опер с каким-то мрачным удовлетворением. — Самое дело начинается. Еще пара недель — и будет у нас, как в Чернобыле… Все прелести сразу. И мародеры, и прочее…
Вне себя Колодников с силой метнул едва до половины докуренную сигарету в бетонную урну.
— Да пойми же ты!.. — шепотом завопил он, потрясая в бессилии кулаками перед грудью. — Нельзя тебе тут оставаться! Это же самоубийство самое настоящее!.. Неужели не понимаешь? Ты же оперативный работник! Значит и руки крутил, и бил, и стрелял…
Прищурившись и словно что-то высматривая в конце улицы, опер Геннадий Степанович чуть нагнулся и раздавил окурок о край урны.
— Слышал уже, наверное, скольких у нас на пенсию разом выгнали? — неожиданно спросил он, выпрямляясь. — Хотя да, ты ж телевизор не смотришь… Всех поснимали. Генерала вон в отставку отправили… А нашу группу не тронули… Знаешь, почему? — Он искоса взглянул на Колодникова. — Потому что больше работать некому будет, если нас выгнать… А насчет самоубийства… — Опер приостановился, прикинул. — Прямой на мне смерти ничьей нет, мужик я крепкий… Да выживу, если что!..
* * *
Добираться в центр пришлось своим ходом. Поколебавшись, Колодников покинул автобус четырьмя остановками раньше той, что располагалась рядом с домом, и сразу же пожалел об этом своем поступке. За то время, пока он трясся в транспорте, черт его знает с чего, поднялся ветер, да такой, что чуть очки с лица не сковырнуло. На крышах гремела жесть, по улицам несло жесткую, как стеклянная крошка, пыль. Алексей поспешил извлечь из кармана лыжную шапочку. Стоило ее напялить, как ветер, атакуя с флангов, тут же предпринял попытку закатать край шапочки выше уха. Пришлось временами придерживать ее, словно шляпу.
Одолевая напор полного всякой дряни воздуха, Колодников все же планов не переменил и двинулся в сторону двухэтажного особнячка. Миновав кирпичный теремок, тяжелые двери которого по-прежнему были опечатаны, он перешел трамвайные пути и далее двинулся дворами, где, оказавшись в относительном затишье, вновь обрел способность размышлять.
«Ну, допустим… — сосредоточенно соображал Алексей. — Допустим, ударил ты (легонько, невзначай!) этакого заморыша, а сам мужик здоровый… Ну и вернется тебе потом твой же собственный шлепок. Ты от него и не покачнешься даже, а он-то, заморыш, с сотрясением мозга в больницу угодил… Или наоборот… В молодости ты был бугай, а под старость тебя щелчком пришибешь… И вот твои молодые затрещины падают на тебя старенького! Сразу можно гроб заказывать… И где же тут справедливость?.. Нет, если кто и прав, то, наверное, Кирюша Чернолептов. Бог все-таки хоть иногда, но милует… А тут какая-то слепая беспощадность… Как будто в шестеренки людей заматывает…»
Конечно, на рассуждения эти Колодникова навел разговор с Геннадием Степановичем на крыльце уплотняемого райотдела. Честно сказать, своим намерением остаться опер просто потряс Алексея. И ладно бы не понимал всей грозящей опасности, а то ведь понимает!.. С некоторых пор до самозабвения ненавидя ментовку, Колодников тем не менее уже смирился с мыслью, что и впрямь неплохой он мужик, этот самый Геннадий Степанович. В семье, как водится, не без урода… Но допустить еще и моральное его превосходство Колодников просто не мог — и судорожно доискивался теперь тайных причин столь редкого самопожертвования — редкого даже среди людей (что уж там о ментах-то говорить!). Предположим, обещало начальство повышение по службе, звездочку (или там звезду) очередную накинуть, если останется… Вознаграждение особое…
Так и не разрешив этой загадки, Колодников вышел к неприметному жилому зданию в хрущевском стиле и остановился озадаченный. У подъезда, к которому он, собственно, и направлялся, творилась та же суматоха, что и возле райотдела милиции или, скажем, во дворе дома номер двадцать один по проспекту Н. К. Крупской. А паника-то, стало быть, растет, ширится…
Однако уже в следующий миг паника охватила самого Алексея — выносимые из парадного вещи были ему знакомы. Вон тот разъятый на отдельные квадраты составной диван — в особенности… Вскоре из зияющего проема послышался голос Милы, а вскоре показалась и она сама — повелевающе указывая грузчикам, что на что ставить.
— Привет… — дрогнувшим голосом молвил Колодников, подойдя поближе.
Мила повернулась к Алексею, но тут ворвавшийся во двор ветер закружился широким смерчем, взвивая обрывки газет, целлофановые кульки, перетертые в труху прошлогодние листья, раскидывая содержимое мусорных баков.
— Тьфу ты!.. — Мила сморщилась и с досадой отвернула лицо, пытаясь уберечься от колкой пыли. — Ну как нарочно!.. В такую погоду только и переезжать! Мерзость, а не погода!.. Привет…
Алексей глядел то на нее, то на укладываемые в кузов пожитки и все никак не мог поверить. Сначала Борька, теперь вот Мила… Значит и впрямь страшные времена надвигаются. Самому впору чемоданы укладывать…
— Куда хоть едешь-то? — спросил в тоске Алексей.
— Соседями будем… — Мила сделала попытку улыбнуться, но тут же снова сморщилась и заслонила ладонью лицо от ветра.
— Не по-нял…
— Чего ты не понял? — весело спросила она. — Жить теперь будем рядом…
Алексей вникал.
— Т-то есть ты… В наш дом?!