Фрол и дон Жуан шли рядом.
— Не обратил внимания: у Харона ладья новая или все-таки старую подняли? — хмуро спросил дон Жуан. Не то чтобы это его и впрямь интересовало — просто хотелось отвлечься от дурных предчувствий.
— Новая, — буркнул Фрол. — Старая вся изрезана была. Именами. Я там тоже, помню, кой-чего в прошлый раз нацарапал…
Колонна брела, оглашая сумрак стонами и всхлипами. В присутствии рогатых конвоиров выть уже никто не решался, поэтому вести разговор пока можно было без опаски — не таясь, но и не напрягая голоса.
— Знаешь, что еще пришить могут? — озабоченно сказал Фрол. — Подделку естества. Восьмой круг, девятый ров…
— Что в лоб — что по лбу… — Дон Жуан криво усмехнулся.
Дорога пошла под уклон. Недвижный до этого воздух дрогнул, заметались, затрепетали знобящие ветерки. Сумрак впереди проваливался в непроглядную угольную тьму.
Достигнув скалы, на которой, оскалив страшный рот, грешников ждал Минос, колонна заколебалась и расплылась в толпу. Наученные горьким опытом первого срока дон Жуан и Фрол сунулись было вперед, пока злобный судия еще не утомился и не пошел лепить Коцит всем без разбору. Но тот одним движением длинного, как бич, хвоста отодвинул обоих в сторону.
— Плохо дело… — пробормотал Фрол. — Напослед оставляет…
По земной привычке лихорадочно облизнул навсегда пересохшие губы и огляделся.
— Слушай, а где архиерей? — спросил он вдруг. — И в ладье я его тоже не видел…
— В Раю, надо полагать, — нехотя отозвался дон Жуан. — Будь у нас такая лапа, как у него…
Минос уже трудился вовсю. Наугад выхватывал очередную душу, ставил рядом с собой на скалу и, невнимательно выслушав, хлестко, с маху обвивал ее хвостом. Количество витков соответствовало порядковому номеру круга. Затем сдедовал мощный бросок — и душа, вскрикнув от ужаса, улетала во тьму. Толпа таяла на глазах.
— Ого!.. — испуганно бормотал Фрол. — Глянь, генерала в Злые Щели засобачили! Хотя сам виноват… Эх, а полковника-то!..
Вскоре впадина под судейской скалой опустела. Фрол и дон Жуан остались одни. Минос подцепил хвостом обоих сразу, что уже само по себе было нехорошим предзнаменованием: преступный сговор — как минимум…
Гибкий мощный хвост взвился, рассекая воздух, и опоясал их первым витком, безжалостно вмяв друг в друга. раз… Второй виток. Два… Обмерли, ожидая третьего.
Третьего витка не последовало. Не смея верить, покосились на Миноса.
Тот опасливо поворочал глазами и повел хвостом, приблизив грешников вплотную к оскаленной пасти.
— Значит так, парни… — хрипло прошептал он, стараясь не шевелить губами. — Поработали хорошо, но больше пока ничего для вас сделать не можем… И так шуму много… Потаскаете до времени уголек — а там видно будет…
Хвост развернулся, как пружина, и оба полетели во тьму.
— Так это что же?.. — кряхтя после удара оземь, проговорил Фрол. — Выходит, Минос тоже на Павла работает?..
— Выходит, так… — болезненно морщась, откликнулся дон Жуан.
Оба поднялись на ноги. Хлестнул страшный с отвычки насыщенный угольной пылью ветер. Ожгло стужей. Вокруг чернели и разверзались карьеры второго круга. Навстречу порожняком — в тряпье, в бушлатах — брела вереница погибших душ.
— До времени… — недовольно повторил Фрол слова Миноса. — До какого это до времени?
Не отвечая, дон Жуан обхватил руками мерзнущие плечи.
— Слушай, зябко без бушлатика-то… — пожаловался он.
— Одолжат, — сквозь зубы отозвался Фрол, вытаскивая из общей груды тачку полегче и покрепче. — Попросим — одолжат. Мы ж с тобой, считай, по второй ходке…
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
Николай Гумилев
Лаве и раньше частенько доставалось на рынке, но сегодня… Радим даже отшатнулся слегка, завидев ее на пороге. «Ах, мерзавки…» подумал он изумленно и растерянно.
Неизвестно, с кем Лава поругалась на этот раз, но выглядела она ужасно. Шея — кривая, глаза — косят, одно плечо выше другого и увенчано вдобавок весьма приметным горбиком. Цвет лица — серый с прозеленью, а крохотная очаровательная родинка на щеке обернулась отталкивающего вида бородавкой.
— Вот! — выкрикнула Лава. — Видишь?
Уронила на пол корзину с наполовину зелеными, наполовину гнилыми помидорами и, уткнув обезображенное лицо в ладони, разрыдалась.
«Что-то с этим надо делать, — ошеломленно подумал Вадим. — Чем дальше, тем хуже…»
Ушибаясь, он неловко выбрался из-за коряво сколоченного стола (как ни старался Радим переубедить сельчан, считалось, что плотник он скверный) и, приблизившись к жене, осторожно взял ее за вздрагивающие плечи.
— Не ходить бы мне туда больше… — всхлипывала она. — Ты видишь, ты видишь?..
— Дурочка, — ласково и укоризненно проговорил Радим, умышленно оглупляя жену — чтобы не вздумала возражать, и Лава тут же вскинула на него с надеждой заплаканные младенчески бессмысленные глаза. — Они это из зависти…
— Ноги… — простонала она.
— Ноги? — Он отстранился и взглянул. Выглядывающие из-под рваного и ветхого подола (а уходила ведь в нарядном платье!) ноги были тонки, кривы, с большими, как булыжники, коленками. С кем же это она побеседовала на рынке? С Кикиморой? С Грачихой? Или с обеими сразу?
— Замечательные стройные ноги, — убежденно проговорил он. — Ни у кого таких нет.
Зачарованно глядя вниз, Лава облизнула губы.
— А… а они говорят, что я го… го… гор-ба-тая!.. — И ее снова сотрясли рыдания.
— Кто? Ты горбатая? — Радим расхохотался. — Да сами они… — Он вовремя спохватился и оборвал фразу, с ужасом представив, как у всех торговок на рынке сейчас прорежутся горбы, и, что самое страшное, каждой тут же станет ясно, чьего это языка дело. — Никакая ты не горбатая. Сутулишься иногда, а вообще-то у тебя плечики, ты уж мне поверь, точеные…
Он ласково огладил ее выравнивающиеся плечи. Упомянув прекрасный цвет лица, вернул на впалые щеки румянец, а потом исправил и сами щеки. Покрыв лицо жены мелкими поцелуями, восхитился мимоходом крохотностью родинки. Парой комплиментов развел глаза, оставив, впрочем, еле заметную раскосость, которая в самом деле ему очень нравилась. Лава всхлипывала все реже.
— Да не буду я тебе врать: сама взгляни в зеркало — и убедись…
И, пока она шла к висящему криво зеркалу, торопливо добавил:
— И платье у тебя красивое. Нарядное, новое…
Лава улыбалась и утирала слезы. Потом озабоченно оглянулась на корзинку с негодными помидорами. С них-то, видно, все и началось.
— А насчет помидор не беспокойся. Сам схожу и на что-нибудь обменяю…