— Что за девка? — допытывался Пепелюга.
— Да нешто я знаю! — жалобно вскричал красавец древорез. — Девка и девка. Чумазая…
В гулкой ночи отчетливо треснула оплеуха.
— Я те дам «чумазая»! — озлился погорелец. — За чумазых, знаешь, что бывает?..
Прошитый морозными иглами ночной туман затлел розовым, и вскоре из-за окованного ледяной броней холмика показались трое: главарь, Докука и еще один со смоляным огнем на палке. Главарь свирепо озирался, а разобиженный Докука озадаченно ощупывал затылок.
— Замуж за него просилась… — добавил он, как бы только что вспомнив.
— Ах, во-он это кто!.. — Пепелюга выбранился по-черному, помянув и царя-батюшку и тресветлое солнышко. — Давно она у меня на бирке зарублена… Ну попадись только… Согну в дугу да и концы на крест сведу!..
— Так чего их теперь искать-то? — недовольно спросил тот, что со смоляным светочем. — Слышь, Пепелюга… Они уж наверняка в слободке давно…
— Да не могли они далеко уйти!.. — взвыл Докука.
— А ты почем знаешь? — недобро прищурился главарь. — Ты же спал, говоришь!..
— Так а костерок-то! — быстро нашелся тот. — Костерок-то погаснуть — не успел! Значит, совсем недолго я спал…
Переругиваясь, скрылись за другим ледяным горбом, однако шаги их и голоса долго еще отдавались в гулкой ночи.
— Светил бы мне ясный месяц, а по частым звездам я колом бью… — донеслось совсем уже издали.
Погорелица вздохнула и с досадой потерла замерзший нос.
— Зря… — признала она с сожалением. — Надо было мне и его развязать… Ну что, берендей? Как тебя звать-то?
Кудыка сказал. Погорелица уставилась на него в радостном изумлении.
— Правда, что ль? Так это, выходит, от тебя жена с греками сбежала? Ну все, берендей, пропал ты! Такого мужика я не выпущу… У тебя вон, сказывают, и дом двупрясельный, и печка кирпичная…
— Тебя-то саму как зовут? — буркнул Кудыка.
— Чернавой величают… — не без гордости ответила та.
Чернава? А ведь точно — ворожея… Слыхал про нее Кудыка, и не раз. Сам боярин ее о прошлом годе в терем призывал — шишимору вывести… Что ж теперь делать-то? Не возьмешь в жены — воду в ложке заморозит, порчу наведет… А возьмешь — и того хуже. Как с такой жить прикажешь?..
И принялся древорез вспоминать в смятении все, что знал о ворожеях и ведьмах. Бить их можно только тележной осью, при каждом ударе приговаривая: «Раз!..» Скажешь: «Два!» — изломает… Потом еще врут: наотмашь их тоже бить нельзя — только от себя. Ударишь от себя — рассыплется… Да врут, наверное!..
* * *
Но, конечно, кабы не Чернава, нипочем бы не выбрался Кудыка из развалин мертвого города. То ли и впрямь она умела глаза отводить, то ли просто хорошо знала здесь каждый взгорбок и каждую ямку. Был случай, когда, затаившись, они пропустили ватагу погорельцев в каких-нибудь двух переплевах от своего укрытия. Обитатели развалин возвращались к землянкам усталые и сильно раздраженные. Докуку они вели с собой, награждая его время от времени к превеликому Кудыкиному злорадству тычками да затрещинами.
Когда же наконец похожие на кладбище горбатые развалины остались за долгой извилистой ложбиной, в которую обратился ныне внешний ров, небо на востоке уже опушилось розовым заревом. Там, за синеватыми Кудыкиными горами разгоралось, готовясь взмыть над страной берендеев, светлое и тресветлое наше солнышко. Обозначилась впереди поросшая дымами слободка, блеснуло за ней зеркало никогда не замерзающей Вытеклы.
Чернава повернулась к алеющему востоку, потянулась с хрустом, повела плечами.
— Эх, умоюсь… — мечтательно пообещала она просыпающемуся солнышку и лукаво глянула через плечо. — А что, Кудыка, справишь мне шубейку на беличьих пупках?
— На пупках не осилю, а сторожковую справлю… — со вздохом отозвался тот. — Только ты, слышь, больно-то явно не ворожи теперь… У нас в слободке этого не любят…
— Хватит, — сказала она радостно. — Отворожила… Надоело мне все, Кудыка! Грязь надоела, холод… Летом оно вроде бы и ничего, а вот зимой тут у вас стужа — прямо как в Черной Сумеречи…
Просияв, взметнулось в небо красно солнышко с блуждающим по ясному лику темным пятном, и подумалось вдруг Кудыке, что неспроста все неудачи в последнее время выпадают именно на нечетные дни. С того самого утра после неслыханно долгой ночи жизнь у берендеев пошла кувырком…
Оба еще раз поглядели на ласковое, пусть даже и меченное пятном светило и двинулись в сторону слободки.
— Так что у вас там все-таки стряслось в Черной Сумеречи? — не устоял любопытный Кудыка. — Одни толкуют: отвернулось-де от вас солнышко, другие: погорело, мол… Кому верить-то?
— Погорело… — нехотя ответила Чернава.
— Ну а как погорело-то? Расскажи!
— Да что рассказывать… Кабы я тогда чуть постарше была… Помню только: пожары кругом — дома горят, леса… А потом — стужа. Все как есть морозом сковало…
— А другие, постарше которые? Рассказывали, чай?..
Поднимающееся солнышко съело ночной туман, прояснило дали. Слободка впереди, казалось, была искусно вырезана из мягкого дерева тончайшим лезвием.
— Развалилось, говорят, прямо в небе…
— Солнышко?! — не поверил Кудыка.
— Ну да… Небо сразу черное стало, как ночью. А на землю огненный дождь упал… Весь день головешки горящие сыпались. И еще железки какие-то раскаленные…
— Да ну?.. — только и смог оторопело вымолвить древорез, пытаясь представить жуткое это зрелище. — А потом?
— Какое уж там потом?.. — бросила с досадой Чернава. — Что не сгорело, то вымерзло. Непруху-реку до дна сковало. Света нет, черно, как в дубине… Ну и побежали все кто куда. Кто к вам, кто к грекам, а кто и вовсе на север…
— Неужто и там люди живут?
— Да говорят…
Некоторое время Кудыка шел молча, что-то озабоченно прикидывая.
— Так… — решил он наконец, посопев. — Ты об этом тоже никому в слободке не рассказывай. Даже деду моему. Побить могут…
— Да я и не собираюсь…
Выбрались на слегка припорошенную золой дорогу, по которой прежде что ни день тянулись с Теплынь-озера обозы сволочан.
— Погоди-ка, — сказал вдруг древорез, останавливаясь. — Куда ж это мы идем? Мне на княжий двор надо, к Столпосвяту, а мы — в слободку…
Чернава изумленно оглядела Кудыку — и расхохоталась.
— Прямо так к князю и явишься? Ты на себя посмотри! Вылитый погорелец!..
Древорез крякнул, нахмурился, поскреб бороденку. А ведь верно говорит девка, переодеться надобно… Эх, кабы чуть пораньше, проскочили бы в темноте, никем не зримые. А теперь… Если уж главарь погорельцев прослышал, что волхвы ищут какого-то Кудыку, то в слободке тем более должны об этом знать… Может, как-нибудь по задам пробраться, околодворком?..