Впрочем мужское общежитие оказалось вовсе не тем, о чем он с содроганием подумал, а просто обширным подвалом, уставленным лавками для спанья и личными сундучками…
А бежал он довольно просто: сделал вид, что направляется с лампой в отхожее место, называемое здесь весьма ласково и почему-то по-гречески — «параша» , а сам шасть за косяк — и был таков. Вместе с лампой.
Вроде шел правильно, но выбрался почему-то не к колодцу, а в огромную бесконечную в обе стороны пещеру с полукруглым рвом на дне. Одолев ров, двинулся влево, потом вернулся, поискал обратного пути, не нашел и остановился, шибко озадаченный.
Потоптался, озираясь и водя тусклым краденым светильником, пока не почувствовал наконец щекой легкий сквознячок. Веяло, как выяснилось, от стены — из узкой щели в рост берендея. Докука сунулся в тесное это углубление и обнаружил, что из кладки там изъято изрядное количество камней и в боковой стенке зияет черный провал. Именно оттуда и тянуло свежим ветерком.
Протиснулся в дыру и обнаружил, что за нею начинается лаз, полого идущий вверх. Из Нави — в Явь. Обрадованный Докука, не раздумывая, ринулся вперед — где пешком, где ползком, где на карачках. Нахлынула внезапная радость, и синеглазый красавец даже замурлыкал вполголоса сызмальства любимую песенку, чуть ли не им самим сложенную:
— Не куй меня, мати, к каменной палате, а куй меня, мати, к девичьей кровати…
Напевал он изрядно, пока узкая извилистая нора не повела в сторону, а там и вовсе ушла вниз, причем довольно круто… Докука перевернулся задом наперед и полез, щупая ступнями каменистый пол. Долго лез. Потом съерзнул на спине с малого взгорбка — и земли под ногами не оказалось. Древорез успел только выронить лампу и, раскорячившись, упереться в стены.
Отвесно падающий лаз обрывался в пустоту. Перед глазами окостеневшего Докуки разверзлась ужасающая сумрачная бездна. То есть дно-то у этой прорвы было, но уж больно глубокое. Внизу гулко вздыхало и погромыхивало. Пошевеливались какие-то смутные белые хлопья, едва различимые в общей полутьме. Еще внизу что-то лоснилось — округлое, немыслимо огромное и вроде бы мокрое… А оброненная Докукой лампа все падала, падала, съеживаясь в желтенькую точку, и никак не могла достичь этого лоснящегося пятна — размером с чистое поле.
Наконец достигла и дрогнула, слегка увеличившись. Не иначе вспыхнуло разлившееся масло.
И вот тогда бездна медленно зашевелилась. Из пепельно-серой вскипевшей пеной хляби неспешно возникла и вознеслась плашмя мясистая гребная лопасть чудовищного рыбьего хвоста. И она росла, надвигалась, ширилась до тех пор, пока в целом мире, кроме нее, блестящей и черной, вообще ничего не осталось…
А потом земля дрогнула. Это был тот самый толчок, скативший четное солнышко с лунки и пославший тресветлое по главному желобу…
* * *
По счастью, ров еще обыскивать не начали, а то бы подавило многих. Заслышав нарастающий грохот, смекалистый люд кинулся к заломам и весь, почитай, уцелел. Редкий случай: латаное и, стало быть, особенно неудобное в работе солнышко, ни разу даже не завихляв, пробежало по всему желобу, одолело с разгону подъем, и смирно остановилось в следующей лунке. Ни дать ни взять — знающая дорогу лошадка. Даже ежели заснешь в санях — сама вывезет прямиком к воротам кружала.
Ударили сполох и всех свободных от работ берендеев послали с лампами в ров. Ни одного раздавленного однако не обнаружили, о чем и доложили тут же Люту Незнамычу. Розмысл испустил вздох облегчения и велел обшарить с тщанием весь участок. Гостей из верхнего мира он спровадил еще до подземного толчка, заверив при этом князюшку, что след синеглазого красавца древореза рано или поздно отыщется. И точно: вскоре кто-то из рабочих подобрал за наканавником бирку с отмыкалом от Докукиного сундучка, и сотник с розмыслом поспешили к месту находки.
— Здесь?.. — не веря, переспросил Чурыня и как-то весь сразу обмяк.
Ему подтвердили, что здесь — как раз напротив залома.
— Что это ты — как с виселицы сорвался? — недовольно спросил сотника Лют Незнамыч.
Тот лишь махнул безнадежно корявой ручищей.
— Лазом ушел… — пояснил он в тоске.
— Каким еще лазом?
— Да пару лет назад наладчики наши затеялись, вишь, наверх прокопаться из этого залома… Наверху-то — слободка, а там и кружало неподалеку…
— Ну-ну!..
— Ну и уперлись в камень, начали огибать, ушли под скалу…
— У тебя что, язык с подбоем? — вспылил розмысл. — Выплюнь не жевамши!.. Чем дело-то кончилось?
— Прокопали, да не туда… — нехотя сознался Чурыня.
Лют Незнамыч очумело уставился на припорошенный окалиной щебень.
— Вниз?! — ужаснулся он.
Угрюмый немилорожий сотник вздохнул и не ответил.
— Чурыня… — пролепетал розмысл, отирая бледной ладошкой проступившую на плеши испарину. — Я тебя разжалую, Чурыня… Почто не велел дыру заложить?
— Так Лют Незнамыч… — жалобно вскричал сотник, всплеснув свободной от лампы ручищей. — Закладывать-то незачем было!.. Это каким же надо быть дураком, чтоб туда полезть?..
— Виновных-то хоть наказал?.. — беспомощно спросил розмысл.
— Знамо дело, наказал… Всех, кроме Нежаты…
— А чем это он лучше других?
— Да он последним рыл… Ну и выпал, стало быть… — сотник еще раз вздохнул уныло и повернулся к нашедшим отмыкало. — Ну что? Кому отгул вне очереди?
Рабочие переглянулись, посмотрели на сотника, на черную щель укрытия…
— Слазить, что ли? — понимающе ухмыльнулся один. Прищурился хитровато, прикинул, смекнул — и бесшабашно махнул рукой. — А, где наша не пропадала!.. За отгул — можно…
— Только обвяжись покрепче, — процедил Чурыня. — А то погуляешь, пожалуй… по дну морскому…
Сбегали за вервием, опоясали смельчака по груди, затянули пару узлов — и доброволец надолго скрылся в заломе. Лют Незнамыч с любопытством взглянул на сотника.
— Ну и что там под нами? Сам-то не заглядывал?
— Хвост под нами, — равнодушно ответил тот. — Крайний левый хвост. Точь-в-точь как на чертеже… Верно, те, кто рисовал, тоже глубже дна копнули… Уж больно похоже изобразили… Ну как там? Не коротковата ли?
Последний вопрос был обращен к рабочим у залома. Двое отпускали веревку , третий распутывал.
— Да вроде много еще… — отозвался он, оглядев раскиданные по щебню петли.
— А может, оно и к лучшему… — помрачнев, молвил розмысл. — Выпал — и выпал… А то, чует мое сердце, что-то неладное Столпосвят наверху затевает с Докукой этим…
— Так еще не поздно… — вполне серьезно заметил Чурыня, кивнув на черную щель залома, куда рывками уходило узловатое вервие.
Лют Незнамыч поморщился.
— Да нет, не надо… Мы ведь, Чурыня, сам знаешь, тоже от них зависим… Продовольствие-то нашему участку от теплынцев поступает, а не от сволочан. Лучше уж не ссориться…