Ох, тревожно, теплынцы, тревожно, смутно… И не в Бермяте с Вражиной дело! Кто поумней — те давно уже уразумели, куда ветер дует… Да и как не уразуметь! Последние дни доживает царство берендеев. Наверху оно, почитай, что распалось, а теперь, стало быть, очередь за преисподней…
Кудыке Чудинычу вон даже новоселья отпраздновать не дали, кликнули к розмыслу, велели плыть вниз по Вытекле. Зачем — можно и не спрашивать. Зря, что ли, грамотей-то наш книгу повсюду с собой таскает греческую — насчет кидала?.. Да из-за моря наладчика выписали — Костю Багряновидного. Пару лет назад у варягов, сказывают, прицел загулял на кидале — так Костю и вызывали отлаживать…
Да что там Костя! Еще когда лес вырубать приказали, все стало ясно. А ежели ты совсем тупой и не смыслишь, то возьми уголек, выведи на доске стола вселенный круг, да и разбей его нарочно на два круга поменьше. Сверху и снизу получится по широкому клину, и оба смотрят остриями в Мизгирь-озеро. Ну и смекай теперь, что в этих клиньях-то! Верхний, скажем, пустой, а вот в нижнем сплошь леса. Те самые, что сейчас вырубаются под корень и сплавляются грекам в обмен на что попало. Так и так древесине пропадать… Неминуемо быть в этих местах еще одной Серой Сумеречи, ибо ни теплынское солнышко туда как следует не достанет, ни сволочанское…
Смекай дальше. Прокатить добросиянное от Теплынь-озера до Кудыкиных гор — это чуть меньше суток. А до речки Сволочи, ежели поднапрячься — ночи за глаза хватит. Значит, можно обойтись и одним изделием. Зачалили, прогнали по желобу, загрузили чурками — и на кидало…
И все равно сомнение берет. Перво-наперво, как солнышки-то со сволочанами делить будем? Кому четное, кому нечетное?.. Ну, это ладно, поделим как-нибудь… А вот что без запасного работать придется — ох, боязно… Повредишь ненароком обшивку — и, пока не починишь, сиди в темноте, зубами от холода щелкай! Опять же с кидалом… Старое-то пристреляно, а новое-то еще собирать да отлаживать… Промажешь разок — и будет, как с тем мертвым городом на Сволочи… Да город — что город? Город и заново отстроить можно, и людишек нарожать, а солнышко-то не родишь и не построишь! Новое грекам заказать?.. А чем платить? За одно вон кидало несчастное добрая четверть теплынских лесов ушла!.. Да-а… Тут уже не Серой, тут Черной Сумеречью пахнет, ежели разок промажем! Будем потом врать да хныкать, вроде тех побирушек-беженцев, что солнышко у нас тоже само собой погорело…
Подумаешь так, подумаешь — и ажно дух займется. Очнешься — да и сотрешь рукавичкой со стола, к ляду, этот свой чертеж, чтоб глаза его не видели…
* * *
— Ну вот смотри… — процедила Чернава, поворачивая так и эдак мокрый кусок олова, отлившийся в виде короткого и толстого рыбьего хвоста. — Вот это оно самое и есть, что тебя испужало…
— А то я раньше не знал!.. — буркнул Докука и содрогнулся, вспомнив бездну, пепельно-серые пенные хляби и возносящуюся плашмя огромную черную лопасть.
— Все равно без отгада нельзя, — строго заметила ворожея и еще раз внимательно оглядела отливку. — Положи по денежке на каждый угол стола, а сам ступай… Попробую отговорить…
Кудесник поднялся, кряхтя, извлек из болтающейся на поясе зепи четыре серебряных чешуйки и, разложив, как было велено, вышел. У двери задержался, прислушался. Чернава уже вовсю бормотала:
— …на том море-окияне Теплынском стоит Буян-остров, а на том Буяне-острове стоит дуб булатный: корени булатные, сучье булатное, вершина булатная…
Докука припал чутким ухом к дверному полотну и, недоверчиво скосоротясь, продолжал внимать. Не было от веку на Теплынь-озере никаких островов, иначе туда и солнышко бы не бросали, чтобы обшивку ненароком не продырявить!.. Булатный там, не булатный, а угоди мы в него разок — трухи бы от того дуба не осталось! Да и от острова тоже. Хотя на то он и заговор: все вранье, а глядишь, помогает…
— …вихрем не согнет, ветром не сломит, так бы и у добра молодца Докуки-кудесника стояли семьдесят семь жил и едина жила…
Тут в глубине подземелья заскрипели по щебню чьи-то тяжелые неторопливые шаги, и кудесник Докука метнулся прочь, гремя оберегами. Последнее, что он услышал из-за двери, было:
— …пылок и ярок на красныя девицы, на злого человека порчельника, на полое место, во веки веков…
Честно оттарабанив заговор, Чернава сгребла все четыре денежки и, встав, собиралась отправить их в заветный ларец, когда в клеть снова постучали, причем не кольцом и не рукою. Вроде бы посохом…
— Ну чего возвернулся? — прикрикнула ворожея. — Смотри, подслушаешь — проку не будет!.. Да ты открой, открой дверь-то! Не заперто…
Снаружи потянули за кольцо, но на пороге обозначился отнюдь не Докука, а насупленный боярин в шубе и шапке. Ростом он был невелик, но все равно важен — ширше двери. И, ежели не лгали Чернаве ясны глазыньки, он-то и призывал ее когда-то в свой терем — шишимору вывести.
— Боярину — челом… — неспешно приветствовала гостя ворожея. — Зачем пожаловал?
Тот засопел, оглядел просторную клеть и, пройдя к стене, тяжко опустился на лавку. Далеко отставленной рукой упер посох в застеленный греческим ковриком пол.
— Искусна ли свадебную поруху отводить? — вопросил он.
Чернава помрачнела, ответила не сразу.
— Дело тонкое, — сдержанно отозвалась она наконец. — Тут, главное, чтобы прикрыш-траву под порог положить не забыли… — Метнула на боярина пристальный взгляд и вдруг повысила голос: — А невесте на тот порог не наступать, иначе все злые наговоры на голову ей обрушатся… — Замолчала, снова смерила темным оком. — И много ли, боярин, заплатишь?..
* * *
Червленый грудастый корабль с лебединой шеей шел нарыском вниз по течению, держась близ левого берега, где Вытекла была особенно глубока.
В сырых утренних туманах (с ночью опять протянули!) слева скользнула в каких-нибудь трех переплевах знакомая ветхая пристань. Подернутая мелким серым дождиком, копошилась в непролазной грязи родная слободка. Прильнув к усаженному каплями боковому оконцу изноровленного на корме чердака, Кудыка закручинился, осунулся даже… По крутому бережку впереступочку спускалась с коромыслом к воде рослая Купава, жена Плоскыни. Эх, окликнуть бы, спросить, как там дед, как Плоскыня, сама здорова ли… Но — нельзя, нельзя… Завид Хотеныч настрого запретил и нос из чердака высовывать при виде любого селения, а уж при виде слободки древорезов — тем более.
Кудыка выждал, когда слободку за кормой окончательно размоет дождиком, и лишь после этого дерзнул выйти на палубу — под навес.
— Слышь, Костя… — с тоской сказал он наладчику греку. — Видал, деревенька слева прошла?.. Ну так я в ней родился…
Тот вскинул плечи, закатил глаза, прищелкнул языком. Грек — как грек, только все прочие смуглые, а он — багровый. Ну да оно и понятно, наладчик ведь: то с берендеями, то с варягами крутится, а и те, и другие — выпить-то не дураки!.. Потому и Багряновидным прозвали…
— И как ви тут зивете? — подивился он. — Мокро зе!..