— А ты что, в барабашек не веришь? — подначил подросток.
— Верить-то — верю, но… Они ж не приручаются!
— Ну, это смотря кто приручает.
Детина моргнул. Действительно, поведение тинейджера наводило на мысль, что чувствует он себя в полной безопасности — подобно человеку, за которым следует угрюмая тварь голубых кровей, прошедшая натаску у дипломированного инструктора.
— Да ладно тебе туфту гнать! — уже с меньшей уверенностью возразил мордастый — и тут же быстро спросил: — А что она у тебя умеет? Полтергейст умеет?
— Да это они все умеют. Хрен отучишь! Как критические дни у неё — с нарезки срывается, нипочём удержишь…
— Критические дни? — усомнился мордастый.
— А как же! — с достоинством ответствовал хозяин незримой нечисти. — Энергетика — она хоть и бесполая, а тоже от луны зависит. Флюиды…
— И как ты с ней тогда?
— Ну, как почувствую, что занервничала, — к соседям запускаю… — Подросток засмеялся. — Прикол! — Улыбясь, сообщил он. — У них там шкафы пляшут, вода с потолка льётся… Они бегом к колдуну. Приходит колдун, а критические дни уже кончились, нет барабашки…
— А в промежутках?
— А в промежутках — без проблем. Ножками стульев стучать любит, паркетом скрипеть. А так — тихая…
— Мухи не обидит?
— Какой мухи! Ты чего? Мухи от барабашек знаешь как разлетаются! Мухи, комары…
Дама в бежевом плаще, заворожённо хлопая ресницами, медленно поднялась со скамьи и уже сделала первый робкий шажок к разговаривающим, как вдруг мордастый детина охнул и с ошеломлённым видом схватился за мясистое ухо.
— Цыц! — вскинулся подросток, подаваясь вперёд и пытаясь ухватить нечто невидимое. — Я т-тебе! Кто разрешал?
— Эх, ничего себе… — выдохнул детина, всё ещё держась за поражённый орган. — Это она, что ли?
— А то кто же! — Подросток грозил кому-то в кроне платана, откуда то ли в связи с порывом ветерка, то ли по какой иной причине с сухим шорохом сошёл лёгкий обвал листвы. — Иди сюда! Резко иди сюда, я сказал!
— Да больно щиплется… — ошарашенно пожаловался мордастый.
— Не стыдно? — укорял тем временем хозяин своего незримого питомца, который, если верить взгляду подростка, юлил, метался туда-сюда, а временами и вовсе взмывал на двухметровую высоту. — Видишь же: стоим, разговариваем, никто никого не трогает… Ревнивые они, — сообщил он, как бы извиняясь. — Чуть заговоришься с кем — или ущипнёт, как сейчас, или шнурки начнёт развязывать…
— А если бы кто кого тронул? — замирающим голосом спросила дама, успевшая приблизиться к ним почти вплотную. Наивные голубенькие глаза её были широко распахнуты.
Собеседники обернулись.
— Ну, если бы тронул, тогда другое дело, — охотно пояснил подросток. — Скажешь «взять» — истреплет не хуже овчарки…
— Слышь, друг… — покряхтев, решился мордастый. — А она у тебя не продаётся?
— Опа! — вместо ответа ликующе выпалил тинейджер, ловко хватая нечто увёртливое и с видимым трудом подтаскивая к себе. — Будешь ещё шкодить? — грозно обратился он к отбрыкивающейся пустоте, встряхнув её при этом, судя по хватке, за шкирку. — Смотри у меня… — Разжал руку и снова повернулся к детине. — Барабашки не продаются, — спесиво изрёк он.
— Ещё как продаются! — тут же уличил его мордастый. — У меня друган на той неделе пролетел. Сотню баксов выложил, а она в тот же день сбежала…
Подросток пренебрежительно усмехнулся:
— Это он на жуликов нарвался, друган твой, — пояснил он с видом знатока. — Их сейчас таких знаешь сколько развелось! Вот возьму я, допустим, у тебя сейчас сотню баксов, скажу: бери, твоя барабашка. Так ведь она «купи-продай» не понимает! Тут же обратно и прибежит. Обмен — другое дело. Хотя, знаешь, с обменом тоже обуть могут. Ритуал неправильно проведут или совсем без ритуала впарят…
— Ты смотри! — подивился детина. — Выходит, и тут кидалы работают?
— Вовсю, — подтвердил словоохотливый подросток. — И ладно бы ещё колдуны шустрили! А то ведь ни одного заклинания не знает, а туда же…
— Позвольте, — ошеломленно перебила дама. — Но если жулики, вы говорите, не колдуны, то откуда же у них власть над барабашками?
— А где вы здесь видите барабашку? — запальчиво повернулся к ней подросток. — Пальцем покажите! Нет здесь никакой барабашки. С чего вы взяли, что она тут есть? Может, это я прикалываюсь, мозги вам пудрю… Вот так вас и обувают, — назидательно закончил он, обращаясь то ли к даме, то ли к детине.
Тот моргал.
— Не-е… — протянул он наконец, расплываясь в понимающей ухмылке и осторожно берясь двумя пальцами за мясистую мочку. — Как это нету! А кто ж меня тогда за ухо цапнул?
По скверу пробежал ветерок.
— Ой!.. — испуганно сказала дама — и поёжилась. — По-моему, она меня по шее погладила…
— Рука — тёплая пушистая? — деловито уточнил подросток. — Или голая холодная?
— Тёплая пушистая… Это к добру?
— К добру, — заверил тот. — Если тёплая пушистая, значит, нравитесь вы ей… А вообще-то барабашки чужих не любят…
Мордастый засопел, ревниво покосился на даму.
— А сам-то ты кто? — подозрительно спросил он кадыкастого собеседника. — Колдун?
Тот замялся. Видно было, что очень бы ему хотелось назваться колдуном, да порядочность не позволяет.
— Ученик, — признался он со вздохом после краткой внутренней борьбы.
— Ага… — соображая, промолвил детина. — А меняют их на что?
— Тоже на энергетику на какую-нибудь… на амулеты…
— А на чисто конкретное? На золотишко там…
— Или на золотишко, — согласился подросток. — Благородные металлы — это они понимают. А купюры… Им ведь, барабашкам, что бакс, что водочная наклейка… А зачем тебе?
Губастая мордень приняла мечтательное выражение.
— Ну вот, скажем, разборка… — начал детина и снова схватился за ухо. — Завязывай, да? — взвыл он, яростно отмахиваясь наугад, как от слепня.
Вдвоём с хозяином они кое-как отогнали шаловливую энергетику и продолжили беседу. Всё ещё потирая многострадальную мочку, мордастый полез свободной пятернёй за горловину рубашки — сгрёб и предъявил толстенную золотую цепь.
— Столько хватит?
Подросток поскучнел.
— Да дело ж не в количестве, — уклончиво проговорил он. — Тут и крупинки достаточно, лишь бы проба высокая была…
— Проба — высокая! — истово заверил мордастый.
— Да и не в пробе дело… — Подросток жалобно на морщил узкий лоб. — Ну не стану я меняться! Я её уже неделю натаскиваю…
— Другую натаскаешь! Трудно, что ли?