Там ее и нашел слегка ошалевший Арчер, вернувшись в гостиную после того, как по приказанию Эллен выпроводил маркизу. Она стояла у камина, глядя в зеркало. Было невероятно, что дама из общества называла горничную «дорогуша» и посылала ее с поручением в собственной нарядной одежде. Чувства бушевали в груди Арчера — и их немного умиротворяла возможность находиться в таком мире, где действие следует за побудительным импульсом с поистине олимпийской скоростью…
Она продолжала стоять неподвижно; он подошел к ней сзади, и на секунду глаза их встретились в зеркале. Потом она повернулась, привычно примостилась в углу дивана и выдохнула:
— Ну вот, теперь самое время закурить.
Он подал ей коробку и зажег для нее лучинку; пламя, вспыхнув, осветило ее лицо, она взглянула на него смеющимися глазами и спросила:
— Ну и как я вам, когда раздражена?
Арчер мгновение помедлил, затем ответил с внезапной решимостью:
— Это заставило меня поверить в то, что говорила ваша тетушка.
— Я так и знала, что она будет вам сплетничать обо мне. Ну и?..
— Она сказала, что вы привыкли вести жизнь, которую здесь никто из нас не может вам обещать, — вы утопали в роскоши, развлечениях, утонченных удовольствиях.
Оленская слабо улыбнулась ему сквозь кольцо папиросного дыма.
— Медора утомительно романтична. Впрочем, это так скрашивает ее жизнь!
— Но я надеюсь, ее романтизм не влияет на достоверность ее суждений? — поколебавшись, решил прояснить дело Арчер.
— Вы хотите спросить: говорит ли она правду? — Она задумалась. — Я бы сказала, во всем, что она говорит, что-то правда, а что-то неправда. Но что вас обеспокоило? Что такого она вам сообщила?
Он посмотрел на огонь, а потом снова повернулся, переведя взгляд на ее сверкающий наряд. Его сердце сжалось при мысли, что это их последний вечер у этого камина. Уже очень скоро за ней приедет карета.
— Маркиза уверяет — не знаю, насколько это правда, — что граф Оленский просил ее уговорить вас вернуться.
Оленская ничего не ответила. Она сидела неподвижно, и папироса дымилась в ее застывшей слегка приподнятой руке. Выражение ее лица не изменилось; и Арчер вспомнил, что он и раньше замечал эту кажущуюся неспособность к удивлению.
— Вы это знали?
Она так долго молчала, что пепел просыпался ей на платье. Она стряхнула его на пол.
— Она намекала на какое-то письмо. Бедняга! Ее намеки…
— Действительно ли она внезапно прибыла сюда потому, что ваш муж требовал этого?
Оленская тщательно обдумала ответ и на этот вопрос.
— Этого нельзя знать наверняка. Мне она сказала, что слышала ГОЛОС, кажется, мистера Карвера. Боюсь, она собирается за него замуж… Бедная Медора, она всегда собирается за кого-нибудь замуж. Но возможно, эти люди на Кубе просто устали от нее! Я думаю, она была там кем-то вроде оплачиваемой компаньонки. На самом деле я ума не приложу, зачем она приехала.
— Но вы допускаете, что у нее есть письмо от вашего мужа?
Оленская снова помолчала и затем ответила:
— В конце концов, в этом нет ничего невероятного.
Молодой человек поднялся и встал у камина. Навязчивая мысль о том, что вот-вот он услышит стук колес подъезжающей кареты, лишала его способности говорить непринужденно.
— Если хотите знать, ваша тетушка уверена, что вы вернетесь к мужу, — выдавил он на конец.
Оленская гордо вскинула голову. Густая краска залила ее лицо, шею и плечи. Она краснела редко, но мучительно, словно кровь обжигала ей кожу.
— Со мной и раньше особенно не церемонились, — сказала она.
— О Эллен, простите меня. Я дурак и чудовище.
Она улыбнулась своею легкой улыбкой.
— Я заметила, что вы все время нервничаете в последнее время. Я знаю, у вас полно проблем. Уэлланды необыкновенно упрямы, и я, конечно, согласна с вами, что свадьбу можно было бы сыграть скорее. В европейском обществе не понимают этих долгих американских помолвок — я просто думаю, что они более темпераментны, чем мы.
Она слегка выделила голосом слово «мы», что придало ему иронический оттенок.
Арчер почувствовал иронию, но не осмелился развивать беседу в том же тоне. В конце концов, она же не поддержала разговора о собственных делах; было очевидно, что он причинил ей боль и теперь ему нужно было быть осторожным. Однако его по-прежнему мучило сознание того, что время неотвратимо утекает сквозь пальцы; он боялся, что между ними снова вырастает барьер из ничего не значащих фраз…
— Да, — сказал он резко. — Я ездил на юг, чтобы уговорить Мэй пожениться на Пасху. Я не вижу причин, мешающих нам сделать это.
— Мэй ведь обожает вас, — но вам все же не удалось убедить ее? Я считала, что она достаточно умна, чтобы не быть рабыней предрассудков.
— Она действительно умна. И не рабыня.
Оленская посмотрела на него:
— Но тогда я не могу понять…
Арчер покраснел и быстро ответил:
— Мы поговорили откровенно — практически впервые. Она считает мое нетерпение дурным знаком.
— О боже милосердный, дурным знаком?
— Она думает, что это означает мою неуверенность в своих чувствах. Короче говоря, она думает, что я хочу поскорее вступить в брак, потому что… потому что есть другая, которую я стараюсь забыть.
— Но если она так считает, почему бы ей действительно не поспешить со свадьбой? — с любопытством спросила Оленская.
— Потому что она необыкновенно благородна. Она настаивает на долгой помолвке, чтобы дать мне время…
— Время для того, чтобы оставить ее и уйти к другой?
— Если мне этого хочется.
Оленская наклонилась к огню и долго смотрела на него. В полной тишине Арчер услышал с улицы приближающееся цоканье копыт.
— Это весьма благородно, — сказала наконец Оленская. Голос ее слегка дрожал.
— Да. Но ведь это смешно.
— Смешно? Потому что никакой другой женщины нет?
— Потому что нет никакой другой женщины, на которой я хотел бы жениться.
— А. — Она опять замолчала. Наконец она снова подняла на него глаза и спросила: — Эта другая женщина — она вас любит?
— О, у меня нет другой женщины! Та, на которую намекала Мэй, — у нас с ней никогда…
— Тогда действительно, зачем вам торопиться?
— Ваша карета, — сказал Арчер.
Приподнявшись, она огляделась вокруг отсутствующим взглядом. Ее веер и перчатки лежали рядом с ней на диване, Элен машинально взяла их.
— Пожалуй, мне пора ехать.
— К миссис Стразерс?