Как это в стиле Эллен, устало заметила миссис Уэлланд, поставить семью перед такой трудной задачей.
— Беда всегда следует одна за другой, — простонала бедная леди: это был один из редких случаев, когда она пожаловалась на судьбу. — Боюсь, что положение мамы не так хорошо, как уверяет доктор Бенком, раз она хочет немедленно вызвать Эллен, хотя ее совершенно некому встретить.
Эти слова были довольно необдуманны, поскольку были высказаны в запале; и мистер Уэлланд тотчас же воспользовался этим промахом.
— Августа, — сказал он побледнев и положив вилку на стол, — у тебя есть причины думать, что на мистера Бенкома уже нельзя положиться? Может быть, ты заметила, что он уже не так тщательно следит за моим здоровьем или состоянием твоей матери?
Теперь наступил черед побледнеть миссис Уэлланд — при мысли о возможных последствиях своих необдуманных высказываний. Однако она сумела рассмеяться, положив себе добавку запеченных в раковине устриц, и, вновь облачаясь в обычную броню бодрости, воскликнула:
— Дорогой, как ты мог такое подумать! Я имела в виду, что после того, как мама сказала, что долг Эллен — вернуться к мужу, кажется странным ее внезапный каприз увидеть ее, когда добрая полдюжина внуков и внучек находится рядом с ней. Но мы никогда не должны забывать, что мама, несмотря на свою замечательную жизнеспособность, очень немолодая женщина.
Мистер Уэлланд все еще хмурился, и было очевидно, что его тревожное воображение сосредоточилось на ее последних словах.
— Да, твоя мать очень стара, а Бенком, возможно, не слишком много понимает в болезнях старых людей. Как ты сказала, дорогая, беды всегда следуют одна за другой, и через десять-пятнадцать лет, возможно, мне следует поискать другого врача. Всегда лучше сделать это раньше, чем позже.
Высказав столь спартанское решение, мистер Уэлланд решительно взял вилку снова.
— Но все же, — начала снова миссис Уэлланд, поднявшись из-за стола и направляясь в царство пурпурного атласа и малахита в дальнем углу гостиной, — я по-прежнему не понимаю, как Эллен доберется сюда завтра вечером, а я люблю, чтобы все было спланировано по крайней мере за двадцать четыре часа.
Арчер оторвался от созерцания небольшого полотна в восьмиугольной рамке черного дерева с ониксовыми медальонами, на котором пировали два кардинала.
— Могу я встретить ее, — предложил он, стараясь говорить равнодушно. — Мне не составит труда уйти пораньше из офиса и сесть в экипаж возле парома, если Мэй пошлет его туда.
Его сердце, едва он начал говорить, возбужденно забилось.
Миссис Уэлланд издала вздох облегчения, и Мэй, которая стояла у окна, повернулась к мужу и просияла одобряющей улыбкой.
— Вот видишь, мама, все уладилось за сутки, как ты и хотела, — сказала она и наклонилась поцеловать мать во все еще нахмуренный лоб.
Экипаж Мэй ждал ее у порога. Она должна была подбросить Арчера до Юнион-сквер, где он собирался пересесть на бродвейскую конку, чтобы доехать до офиса. Она устроилась в углу сиденья и затем сказала:
— Я не стала нервировать маму, поднимая новые вопросы; но как ты собираешься встречать Оленскую завтра и привезти ее в Нью-Йорк, когда сам должен быть в это время в Вашингтоне?
— Я не еду, — кратко ответил он.
— То есть как? Что-то случилось? — Ее голос, чистый, как звук колокольчика, был пронизан супружеской заботой.
— Нет никакого дела, то есть оно отложено.
— Отложено! Как странно. Я видела сегодня утром записку мистера Леттерблэра бабушке — он собирается в Вашингтон по важному патентному делу, которое будет слушаться в Верховном суде. Ты же говорил, тебе необходимо ехать именно по патентному делу?
— Ну да, это так. Но не может же сразу уехать вся контора! Леттерблэр решил ехать сегодня утром.
— То есть дело НЕ отложено? — уточнила она с настойчивостью, которая настолько не была ей свойственна, что кровь бросилась ему в лицо.
— Нет, отложена МОЯ поездка, — ответил он, ненавидя себя за то, что зачем-то пустился в ненужные объяснения по поводу своей поездки в Вашингтон, и вспоминая, где он читал, что умные лжецы приводят детали, а самые умные их избегают. Было не так уж трудно врать Мэй, но было крайне неприятно видеть, как она старается скрыть, что проверяет его. Я поеду позже, разве это не удача для вашего семейства? — продолжал он с легким сарказмом. Пока Арчер говорил, он чувствовал, что она смотрит на него, и тогда он посмотрел ей прямо в лицо, чтобы она не думала, что он пытается избежать ее взгляда. Секунду они смотрели глаза в глаза и, возможно, проникли в мысли друг друга глубже, чем сами того желали.
— Да, нам ДЕЙСТВИТЕЛЬНО повезло, — спокойно согласилась Мэй, — что ты сможешь встретить Эллен. Ты же видел, как мама благодарна тебе за твою любезность.
— Ты знаешь, я всегда готов помочь.
Карета остановилась; он выпрыгнул на мостовую, Мэй подалась к нему и взяла его за руку.
— До свидания, дорогой, — сказала она, и ее глаза засияли такой нестерпимо яркой голубизной, что ему пришло потом в голову, уж не блестели ли в них слезы.
Он повернулся и поспешил через Юнион-сквер, повторяя про себя нечто вроде беззвучной песенки:
— Целых два часа от Джерси-Сити до старой Кэтрин! Целых два часа а может быть, и больше!
Темно-синяя коляска Мэй, с которой еще не сошел свадебный глянец, встретила Арчера у парома, и он благополучно добрался до Пенсильванского терминала в Джерси-Сити.
Было пасмурно, шел снег, и в огромном гулком вокзале были включены газовые фонари.
Стоя на платформе в ожидании вашингтонского экспресса, Арчер подумал о том, что существуют чудаки, которые верят, что настанет день, когда под Гудзоном протянут тоннель [85] и пенсильванские поезда будут приходить прямо в Нью-Йорк. Впрочем, такие же выдумщики предсказывали и постройку судов, способных пересекать Атлантику за пять дней, и изобретение летающих машин, освещение электричеством, беспроволочную телефонную связь и другие диковины, подобные чудесам из сказок Шехерезады.
«Может быть, какому-то из этих чудес и суждено осуществиться, — подумал Арчер, — лишь бы подольше не строили тоннель». С детским предвкушением счастья он представлял, как совсем скоро Оленская сойдет с поезда и он выхватит взглядом ее лицо из массы ничего не значащих для него лиц, как она пойдет с ним к карете, опираясь на его руку, как потом карета медленно поползет к пристани, потому что по такой погоде копыта лошадей будут скользить по мостовой, как они будут въезжать на паром среди нагруженных повозок и орущих извозчиков и как потом, в наступившей тишине, они будут бок о бок сидеть в неподвижной карете, занесенной снегом, и они почувствуют, как земля, вращаясь вокруг солнца, уходит у них из-под ног. Было просто невероятно, как много он хотел сказать ей, и слова эти уже теснились в груди, собираясь вот-вот сорваться с его губ…