— Все это, конечно, очень мило, но я-то понимаю, что говорили вы обо мне. А знаете что? Я сегодня такая счастливая, что даже не обижаюсь!

Я пытаюсь остановить Хейвен: водку я зареклась пить после того как в летнем лагере Рейчел протащила контрабандой выпивку в нашу палатку, и меня потом всю ночь выворачивало наизнанку. Но, едва коснувшись руки Хейвен, я застываю от ужаса, потому что у меня в мозгу возникает картинка: календарный листок, на котором красным кружком обведена дата: двадцать первое декабря.

— Да успокойся ты уже! Научись хоть немного радоваться жизни! А что ж вы не спрашиваете, почему я такая счастливая?

— Да ты и так расскажешь, — отвечает Майлз, отодвигая от себя тарелку.

Он съел все белковые ингредиенты, а прочее оставил на корм голубям.

— Ты прав, Майлз, ты абсолютно прав! Хотя мне было бы приятно, если бы вы спросили. В общем, звонила Трина. Она все еще в Нью-Йорке, носится по магазинам. Даже для меня накупила всякого разного, можете себе представить? — Хейвен восторженно смотрит на нас. Не дождавшись реакции, морщится и продолжает: — В общем, она просила передать вам привет, а вы даже не ответили. И не думайте, что она об этом не знает! Но скоро она вернется и устроит совершенно шикарный вечер, и меня тоже пригласила, вот! Я просто дождаться не могу!

— Когда это будет? — спрашиваю я, стараясь, чтобы по голосу нельзя было догадаться, как я напугана.

А что, если вечеринка назначена на двадцать первое декабря?

Хейвен, улыбаясь, качает головой.

— Извините, ребята, не скажу. Я обещала не говорить.

— Почему? — спрашиваем мы в один голос.

— Потому что это эксклюзивный вечер, только для приглашенных, и незваным гостям вход воспрещен.

— Вот, значит, кто мы для тебя? Незваные гости?

Хейвен пожимает плечами и отпивает сразу чуть не половину стакана.

— Неправильно это! — говорит Майлз. — Мы твои лучшие друзья, ты обязана все нам рассказывать!

— Нет, не могу, — отвечает Хейвен. — Я слово дала. И вообще, я, кажется, сейчас лопну от волнения!

Хейвен сидит передо мной, вся раскрасневшаяся, такая счастливая, а мне страшно за нее, но голова так болит, и глаза опять слезятся, и ее аура смешивается с аурами других людей, и я ничего не могу прочитать.

Отпиваю из стакана, совсем забыв про водку. Огненная жидкость льется в горло, бежит по жилам, от нее ведет голову.

Хейвен встревоженио смотрит на меня.

— Тебе нехорошо? Смотри, поосторожней. Может у тебя еще не совсем прошло?

— Что не совсем прошло? — прищуриваюсь я, отпивая еще и еще. С каждым глотком я впадаю в какое-то отупение.

— Да грипп, тот самый, с температурой и бредом! Помнишь, ты в школе потеряла сознание? Я еще тогда сказала: так оно и начинается, с тошноты и головокружения. Только пообещай, что расскажешь, когда начнутся сны, они удивительные!

— Какие сны?

— Разве я не рассказывала?

— Не в подробностях.

Я снова делаю глоток. Странно: в голове туман, а в то же время вроде как прояснилось. Посторонние видения, звуки, чужие мысли отступают, уходят на второй план.

— Сны совершенно безумные! Ты только не злись — один раз мне снился Деймен. Но ты не думай, ничего такого не было! Сон был совсем не эротический. Скорее, Деймен как будто меня спасал. Вроде, он сражался с силами зла за мою жизнь. Чудеса, вообще-то… — Она смеется — Кстати о Деймене — Трина видела его в Нью-Йорке.

Мне вдруг становится холодно, несмотря на алкогольный жар в крови. Но со следующим глотком холод отступает, а с ним и боль, и тревоги.

Так что делаю еще глоток.

И еще.

Потом я оглядываюсь на Хейвен и спрашиваю:

— А зачем ты мне рассказываешь?

Хейвен пожимает плечами.

— Трина просила.

Глава 28

На обратном пути мы запихиваемся в машину Хейвен, заезжаем к ней домой, чтобы заново наполнить фляжку, и едем в город. Оставив машину на стоянке, набиваем полный счетчик двадцатипятицентовых монет и отправляемся шататься по улицам, обнявшись и горланя песню: «Позвони, как протрезвеешь!», — причем дико фальшивим, а прохожие шарахаются от нас, как от чумы.

Мы проходим мимо книжного магазинчика, где в витрине — реклама книг о парапсихических явлениях, но я только морщусь и отвожу глаза. Какое счастье, что я больше не принадлежу к этому миру! Алкоголь избавил меня от цепей, я свободна!

Переходим улицу, бредем мимо отеля «Лагуна» и в конце концов кучей валимся на песок — не разобрать, где чьи ноги и руки. По очереди передаем друг другу фляжку и впадаем в глубокую печаль, когда выпивка заканчивается.

— Вот свинство! — бормочу я, запрокидывая голову и постукивая по донышку фляги, чтобы выбить из нее последние капли.

— Да ладно, не напрягайся так, — советует Майлз. — Сиди себе и радуйся солнышку.

А я не хочу сидеть на месте! И я, конечно, радуюсь, но мне хочется, чтобы эта радость продолжалась. Я хочу быть уверена, что парапсихические кандалы не вернутся.

— Пошли ко мне? — предлагаю я, еле ворочая языком.

Надеюсь, что Сабина еще на работе, и мы сможем употребить водку, оставшуюся с Хэллоуина.

Хейвен качает головой.

— У меня нет сил! Я, наверное, брошу машину и домой поползу пешком.

— А ты, Майлз?

Я смотрю на него с мольбой. Не хочу, чтобы праздник окончился! Я впервые чувствую себя такой легкой, такой свободной, такой нормальной… Впервые с тех пор, как Деймен уехал.

— Не могу, — отказывается Майлз. — Семейный обед. Ровно в семь тридцать. Можно без галстука. Смирительная рубашка обязательна.

Смеясь, он падает на песок. Хейвен спотыкается о него и падает рядом.

— А мне что делать?

Скрестив руки на груди, сердито смотрю на своих друзей. Мне обидно, что я осталась в стороне, а они тут хохочут и возятся на песке, и обо мне совсем не вспоминают.

***

На следующее утро, хоть я и проспала, первая мысль, как только я открываю глаза: голова не болит!

По крайней мере, не так, как обычно.

Переворачиваюсь на другой бок, свешиваюсь с кровати и вытаскиваю из-под нее припрятанную с вечера бутылку водки. Делаю хороший, основательный глоток, и, зажмурившись, ощущаю, как в горло льется восхитительное тепло, обволакивающее и приглушающее все чувства.

А когда в комнату заглядывает Сабина, узнать, проснулась ли я, я с восторгом вижу, что ее аура исчезла!