Накануне родов он опять пропал и вернулся только через десять дней.
Он плакал и просил у нее прощения. Он сам не знал, почему ушел, помнил только свой страх. Он боялся, что она его разлюбила, что он для нее больше не существует.
Раньше она никогда не видела, чтобы он плакал. Ее это потрясло, и она решила забыть прошлые обиды. Он изменился. Он стал другим. Они долго стояли обнявшись и заливались слезами.
Немного успокоившись, он посмотрел на нее с улыбкой, и в его взгляде вспыхнул знакомый огонек.
Она еще не оправилась после родов, но это не имело значения. Какая чепуха! Главное, что они снова семья.
Он обнял ее и зарылся лицом ей в шею.
Потом отступил на шаг и с радостным изумлением потрогал ее грудь. Она была у нее красивой формы, но небольшая, а теперь увеличилась на три размера.
Ей хотелось показать ему ребенка, но что-то подсказало ей, что не надо сразу вести его в детскую. Ее беременность была для него таким шоком.
Он расстегнул на ней блузку, сунул руку за бюстгальтер и нежно погладил набухшую левую грудь, слегка зажав пальцами сосок. На его лице появилось выражение детского восторга, снова умилившее ее. Она никогда не видела его таким.
Она застонала. Он поднял ее на руки и отнес в постель. Она опять влезала в свои старые джинсы 38 размера, чем немало гордилась. Он расстегнул первую пуговицу и, резким движением сдернув ее на бедра, уткнулся носом и бородой в ее еще дряблый после родов живот, провел языком по пупку и спустился ниже. Она снова застонала, обхватила руками его голову и притянула к себе, к своему лицу. Она чувствовала такое же возбуждение, как и он.
Покрывая поцелуями его губы, щеки, нос и подбородок, она просунула руку между ним и собой, скользнула пальцами по его твердому животу, проникла за ремень брюк и обхватила его трепещущий разгоряченный член.
Теперь застонал он.
Никогда еще она не испытывала такого желания. Она резко дернула правой ногой, сбрасывая стесняющие ее джинсы, оперлась на пятки, выгнула спину и как могла широко раздвинула колени. Это был ее мужчина, и она хотела получить его всего целиком. Его ягодицы были такими твердыми, что ее пальцы соскальзывали с них. Она куснула его в шею, и в этот самый миг он одним движением вошел в нее, сразу и глубоко. Она издала хриплый крик и неистово обвилась ногами вокруг его талии.
И тут заплакал ребенок.
Она почувствовала, как лежащий на ней мужчина вздрогнул и отстранился от нее.
Она пыталась удержать его, но он высвободился и перекатился на бок.
— Иди ко мне, — сказала она. — Иди. Он просто проголодался. Ничего страшного. Он немножко подождет.
Он лежал, молча уставившись в потолок.
Она оперлась на локти и положила голову ему на живот. Его возбуждение спадало на глазах. Она взяла в руку его полуувядший член и приблизила к нему лицо, но он оттолкнул ее с такой силой, что она упала с кровати.
Он рывком поднялся, натянул штаны и вышел из комнаты, даже не оглянувшись.
В следующие несколько месяцев он начал ее бить. Сначала просто отвешивал оплеухи. Потом стал пускать в ход кулаки. Бил в живот. Бил по спине. Не хотел оставлять следов.
Ей было так стыдно, что она никому не обмолвилась об этом, даже сестре.
Один раз она попыталась уйти от него, собрала чемодан и взяла ребенка, но он догнал ее на вокзале и принудил вернуться.
— Ты уйдешь только тогда, когда я тебе разрешу. Не раньше.
Она уступила, испугавшись, что он выместит зло на ребенке.
Он избивал ее примерно раз в неделю, но больше не сделал ни единой попытки с ней переспать. Ребенок для него просто не существовал. Он не смотрел на него, никогда не брал на руки, может быть, даже не знал, как его зовут.
До того самого дня, когда через восемь месяцев после родов он вошел в детскую, достал из кроватки своего сына и швырнул его об стену. Она даже понять не успела, что происходит. Три с половиной часа спустя ребенок умер в больнице.
Она подтвердила, что это был несчастный случай. Врач и полицейские, которым поручили расследование, смотрели на нее с ледяной недоверчивостью.
— Я тебе не верю! Это он! — позже сказала ей возмущенная сестра. — Зачем ты это делаешь? Зачем покрываешь эту сволочь?
— Я никого не покрываю. Это был несчастный случай. Я виновата так же, как он.
Она и дальше всегда стояла на своем. Правду она открыть не могла — по причине, казавшейся ей вполне очевидной, хотя даже родная сестра была не в состоянии ее понять.
Если бы его посадили, она осталась бы одна. Свободной распоряжаться своей бесцельной жизнью. Она не могла простить себе, что не чуяла беды и не уберегла своего ребенка. Она считала себя виноватой. В гораздо большей степени, чем он. И заслуживала самых жестоких побоев. Она не имела права жить. Но она была трусихой. Ей не хватало мужества покончить с собой. Но она знала, что в один прекрасный день он изобьет ее так, что она больше не поднимется. И тогда все кончится. Надо просто еще немножко потерпеть.
* * *
Первый удар кулака пришелся чуть ниже талии. В животе взорвался огненный шар. Она согнулась пополам, у нее перехватило дыхание. Второй удар попал в висок. Она пошатнулась, налетела на буфет и упала на колени.
Все тело было как ватное. Оглушенная, она, как ни странно, не потеряла способности ясно мыслить. Особенной боли она не чувствовала. Пока не чувствовала. Обычно, если она не шевелилась, он отпускал ей еще пару ленивых затрещин и унимался — перед ее безразличием его пыл быстро угасал. Но с этим пора кончать. Она попыталась встать. Оперлась руками об пол, уцепилась за край стола и заставила себя выпрямить ноги. Следующий удар как будто полоснул ей живот кинжалом, и она не сдержала крика. Кажется, он что-то ей сломал. Наверное, сейчас осколок ребра поднимается к сердцу. Может быть, это и правда конец…
Новый удар.
Твердо стоя на массивных ногах, он замахивался кулаком, чтобы пригвоздить ее к ковру. Она закрыла глаза и стала ждать. Но удара почему-то не последовало.
Она разлепила веки. Он смотрел на нее с выражением любопытной недоверчивости. Внезапно ее обожгла ужасная догадка — он понял, что она задумала. Она хочет, чтобы он ее убил. Но как он узнал? Из ее глаз хлынули слезы отчаяния. А ведь она никогда не плакала при нем.
Он улыбнулся. Теперь у нее не осталось сомнений. Он знает.
Собрав остатки сил, она бросилась на него. Он с легкостью отстранился, и она снова рухнула на пол.
— Ах ты, сучка, — пробормотал он. — Вот ведь сучка! Вот, значит, о чем ты мечтаешь. Самой сдохнуть, а меня чтобы упекли в тюрягу? Так, что ли?
Она с трудом повернула голову и посмотрела на него. Бешенство исказило его черты, заставив сузиться зрачки. У нее мелькнула надежда — вдруг он не совладает с собой. Несколько секунд она наблюдала, как он отчаянно борется с непреодолимым желанием размазать ее по стенке, наказать за преступные мысли. В его глазах бушевала ярость. Сейчас он ее прикончит.