Хорошо, что погибший Броско жены не имел. Каково бы мне пришлось, если бы и мадам Броско явилась требовать помощи?
Хотя... какое-то здравое соображение здесь есть. Я слишком рано сбросила персону Броско со счетов. Надо проверить его связи. Надеюсь, ван Штанген не будет возражать. Это укладывается в рамки дозволенного мне женского любопытства.
Потом — узнать, что занадобилось столичным сыщикам в «Могучем Киндере». Кроме пива, конечно. Полагаю, там мое появление тоже не вызовет подозрений. Исполняю свой долг по доставке домой подгулявших горожан, и все такое.
Что еще? Ну, разумеется, разбор полетов... то бишь документов, спасенных из огня. Если Суперстаар меня к ним допустит. Должен бы допустить, учитывая мою роль в их спасении. Но я давно перестала верить в людскую благодарность. Ладно, посмотрим по обстоятельствам. А сейчас — умыться и спать... спать...
Однако наутро весь этот замечательный план действий пришлось переиграть. Потому что, едва я успела продрать глаза, как в контору прибежал Бабс и сообщил, что меня вызывают в ратушу. А вот в каком качестве — это еще предстояло выяснить.
Мы собрались в кабинете бургомистра. «Мы» — это, стало быть, ван Штанген со своей командой, Пулькер, Суперстаар, я и сам хозяин кабинета, который таковым нынче не выглядел. Впрочем, еще хуже Вассерсупа смотрелся ректор. Проявив во время пожара несвойственные его возрасту бодрость и решительность, сегодня он совсем сник, и у меня не хватило наглости задать ему вопрос насчет состояния уцелевших рукописей. Я предпочла перевести взгляд на дознавателя. Зрелище было неутешительное. Не в том смысле, что ван Штанген пребывал в таком же упадке тела и духа, что ректор и бургомистр. Совсем наоборот. В моей практике случались эпизоды, когда заклятые враги внезапно меняли нравственную либо политическую ориентацию и становились если не друзьями, то союзниками. Но здесь мне такое не грозило. Ежели вчера враждебность ван Штангена по отношению ко мне дала некоторую слабину под общим напором огня, усталости и водки, то сегодня на его физиономии не читалось ни намека на дружеские чувства.
— Прошу занять места за столом, — обратился он к собравшимся.
Эта фраза затронула во мне самые чувствительные струны — те, что в желудке. Из-за вчерашних происшествий я не успела ни пообедать, ни поужинать. А сегодня меня подняли до завтрака.
Увы, стол, за который нас пригласили, был отнюдь не пиршественным. Значит, у нас будет заседание, а не допрос. И то хлеб... тьфу, опять я про еду.
— Я пригласил вас, господа... и дама, — прервал ван Штанген классический зачин, — чтобы прояснить некоторые вопросы. В первую очередь это касается вас, милитисса Этелинда.
— Можно просто Линда.
Он предпочел сделать вид, будто не расслышал.
— Первоначально я потребовал от городской управы и от вас лично, чтоб вы были отстранены от расследования. Но вчера я убедился в вашей решительности и потому сомневаюсь, что вы удержитесь в рамках, каковые я вам предписал. Поэтому я считаю более предпочтительным, чтоб вы были у меня на глазах. Впредь требую давать отчет обо всех ваших действиях.
Я сочла возможным промолчать. А если некоторые считают молчание знаком согласия — это их печаль.
— Далее, — продолжал ван Штанген, — я не исключаю, что следствию понадобятся консультации уважаемых и компетентных жителей города. Поэтому я вызвал вас, господа Вассерсуп, Пулькер и Суперстаар. Вы — представители власти, закона и церкви, вы — свидетели совершенных преступлений, а господин Суперстаар является также и пострадавшей стороной...
— Позвольте, о каких преступлениях идет речь? —поинтересовался Пулькер. — По-моему, преступление было одно — убийство мануфактур-советника, и у него как раз не было свидетелей.
— Господин ван Штанген считает вчерашний пожар злонамеренным поджогом, — пояснила я.
А вы — нет? — дознаватель обвел нас взгляда — Что скажете, ректор?
Суперстаар с трудом поднял голову.
— Я считаю, что это наказание. Близится, близится Армагеддец! Ибо сказано: «Вырвется огнь пожирающий, воды поглотят мирные долы, и вырубят вишневый сад, и где был север — там тропики...», и прочее, что предсказал пророк Похарея...
— Ректор, мы не на богословском диспуте! Обращаюсь к остальным представителям вновь созданной чрезвычайной комиссии — что вы думаете по поводу возможности поджога?
Вассерсуп и Пулькер одновременно пожали плечами.
Оставалось выступить мне.
— Такая возможность не исключена. Хотя пожар мог возникнуть и от естественных причин. Лето, толпа народа...
— Толпа, говорите? — ван Штанген обернулся к приставу. — Гезанг, во время службы в пожарной охране ты часто наблюдал случаи, чтоб пламя вспыхнуло при большом скоплении народа, и никто серьезно не пострадал?
— Нечасто, — отвечал пристав. — По правде сказать, никогда.
— Вот именно. Злоумышленник дождался, пока похоронная процессия покинет храм, и только после этого совершил поджог.
— Странный какой-то злоумышленник. За людские жизни боится.
— Ничего странного в его действиях нет, если считать, что целью преступления было не убийство кого-либо из собравшихся, но уничтожение храма. Предвижу следующий ваш вопрос и отвечу на него, не дожидаясь, покуда он будет задан. Здание каменное, деревянными были внутреннее убранство и перекрытия, и случайно вспыхнувший огонь не мог бы так быстро охватить его. Я верно говорю, Гезанг?
— Верно, мэтр. Причем подожгли в нескольких местах.
— И, наконец, у единственного оказавшегося поблизости водовоза в бочке не оказалось воды. Вас это не убеждает?
Он произнес это, сверля меня убийственным взором, как будто я выпила воду.
— Предположим, убеждает. Но зачем было поджигать храм? Это Киндергартен, господа, а не столичный город, где в запасе всегда имеется с полдюжины модных ересей!
— Вот именно. Поэтому я и спрашиваю вас, ректор — кто мог ненавидеть вас настолько, чтобы желать уничтожить ваш храм? Кто мог желать зла самому храму?
— Никто... — пролепетал Суперстаар. — Милиса права— в Киндергартене служители разных святых и святилищ не враждуют друг с другом.
— Вот как? Не знаю, как насчет служителей других святынь, но у меня есть сведения, что вы, преподобный Суперстаар, имели крупную ссору с Катоном Ферфлюхтером, содержателем пивной «Могучий Киндер». Вы пеняли ему за то, что он получает наибольшую выгоду, обслуживая разнообразные праздники, включая памятный многим праздник стрелков, а праздники сии проникнуты духом язычества, осужденного присноблаженным Фогелем. И оболваненные с помощью пива горожане губят свои души в порочных забавах, вместо того, чтобы спасать оные в храме святого Фогеля. На что вышеназванный Ферфлюхтер, по показаниям многочисленных свидетелей, заявил:«Чтоб он сгорел, ваш храм!»
Ван Штанген умолк, довольный произведенным эффектом.