И у меня пока не было оснований полагать, будто в Великом Суржике отношения с соседями складываются как-то по-иному. Так или иначе — мне предстояло убедиться на месте.
Поначалу все шло неплохо. В качестве проездных документов я использовала все то же рекомендательное письмо от графа Бана Атасного. На дату почти двухлетней давности никто не обратил внимания, В Великом Суржике вообще с исключительным почтением относятся к документам, выданным в Западной империи, а остальные бумажки — хоть ко всем чертям с матерями катись. Языковой барьер тоже не мешал. Я была в этой стране впервые, но, кто знает поволчанский, поймет и язык суржиков. Правда, об этом ни в коем случае не следовало упоминать. Всякое сравнение с Поволчьем жители Великого Суржика воспринимают как личное оскорбление. И никак не сойдутся во мнении — есть ли поволчанский язык не что иное, как испорченный суржикский, или эти языки вообще не имеют ничего общего. При этом каждая базарная торговка в Суржике уверена, что знает поволчанский язык лучше всякого волкодавльского волхва и может его научить правильному произношению. Для выдворения нежелательных иностранцев специальные патрули обходят улицы и питейные заведения, требуя у всякой подозрительной личности произнести слово «пиво». Также и содержатели гостиниц должны сообщать о тех, кто произносит это слово с поволчанским акцентом. Но, поскольку я пива обычно не пью, проблема с данным напитком у меня не возникала. Национальная кухня суржиков очень недурна, хотя и тяжеловата — здесь я была готова признать их превосходство над поволчанами. Официальной валютой Великого Суржика был местный башль (не путать с башлями Союза Торговых Городов), но на самом деле деньги ходили любые, включая поволчанские деревянные. Имперки стояли высоко, и той суммы, что я выбила перед отъездом из Вассерсупа, вполне хватало, чтобы путешествовать с комфортом.
Таким образом я добралась до Червоной Руты — столицы Суржика и резиденции Шановного Гетьмана. Так именуется местный правитель. Должность эта выборная, и недовольные выборщики в любой момент могут сказать своему избраннику: «геть!», то есть «прочь!», оттого он и назывался гетьман. Суржики весьма гордились своими демократическими традициями, особливо перед поволчанами, которыми правил царь. Как эта гордость уживалась с преклонением перед империей, не знаю. Я в политику не лезу. Известно мне было также, что у орков, например, в управлении государством, помимо Верховного Бабая, участвует военный совет или Орккомитет Суверенного Оркостана, а для решения особо важных проблем собирается Заболтай народов степи, куда съезжаются делегаты от всего населения. Так что, в каком-то смысле, орки даже демократичнее суржиков.
В Червону Руту я попала аккурат к празднику — ну, везет мне на это дело! Причину всенародного ликования я узрела, не слезая с седла. Посреди главной столичной площади открывали монумент. Могучий герой рвал пасть мерзкому чудовищу, подозрительно напоминавшему — в сильно увеличенном виде — тот флюгер перед пивной, что был поражен арбалетной стрелой сапожника Штюккера. Монстр был украшен клеймом в виде раздавленного волка — родовым гербом династии Иванов, а в мужественных чертах героя померещилось мне нечто знакомое. Но мой вопрос мне охотно ответили, что этот матерый человечище — знаменитый атаман Ниндзюк, каковой спас Западную империю и весь мир, сразив неисчислимое множество гнусных чудищ, и с победою возвратился в отчизну, в то время как прочие хиляки полегли, где стояли. Суржикский язык очень красочен и в записи многое теряет, особенно в записи человека, не владеющего им свободно, поэтому я не рискну передавать дословно все услышанное. Но я немало обрадовалась, узнав, что выжил хоть один из героев, призванных на подвиги Великим Магистром ордена Гидры Имперской. В отличие от некоторых, Ниндзюк не сделал мне ничего плохого, а это надо ценить. Правда, и хорошего тоже, но нельзя же требовать от людей слишком много!
Умилившись сердцем, я полюбопытствовала, присутствует ли герой на открытии памятника своего имени. Не то чтоб я набивалась Ниндзюку в гости, он меня бы и не узнал, скорее всего, но все же... Однако оказалось, что он отсутствует. Хотя его здоровье было сильно подорвано предыдущими подвигами, Ниндзюк снова отправился на борьбу с каким-то очередным змием. Вроде как по личному заданию Шановного Гетьмана.
Затем, несомненно углядев во мне иностранку, миловидная девушка в венке, украшенном лентами, вручила мне приглашение на большое представление под открытым небом, которое должно было состояться в честь открытия монумента. Главной приманкой в представлении, насколько я могла понять, продравшись через особенности местного правописания, было выступление божественной и непревзойденной Зирки Ясной, соловья Великого Суржика.
Дело шло к вечеру, уезжать из Червоной Руты было уже поздно. Поэтому, помянув заволчанскую богиню Халяву, я решила посетить представление.
За городской стеной, в степи, было выгорожено значительное пространство, посреди коего высился деревянный помост. Позади него можно было разглядеть еще один монумент, на сей раз непонятно что изображающий. Справившись у окружающих, я узнала, что это мемориал в честь знаменитого Подводного Броненосца, некогда погибшего в воздушном бою где-то этих степях.
Помост был освещен факелами, а для тех, кто прибыл не на своих двоих, были устроены платные коновязи. Так что и тем, кто получил бесплатные приглашения, пришлось раскошелиться. Нет, богиня Халява не простирала свою власть над Великим Суржиком. Я не обиделась — по крайней мере было понятно, где меня кинули.
Началось все очень благопристойно. Оркестр исполнил государственный гимн Великого Суржика:
Mенi нудно в хатi жить.
Ой, вези ж мене iз дому,
Де багацко грому, грому,
Де гопцують все дiвки,
Де гуляють парубки!
Затем последовали показательные выступления молодых воинов, демонстрировавших приемы боевого гопака. Группа разогрева — трио слепых лирников — ознакомила публику с песней о подвигах славных героев, братьев Мясоеда и Мясопуста. И, наконец, появилась дива.
Вид ее, мягко говоря, меня удивил. Это была здоровенная бабища, довольно молодая, размалеванная, как рыбацкая шаланда в Нездесе, и, несмотря на теплую погоду, облаченная в парчовое платье и меховую накидку явно поволчанского происхождения.
«И это — главное светлило здешней сцены? В Великом Суржике, где красивые девушки просто косяками ходят? Ладно, может и впрямь голос божественный...»
Зирка La Divina распахнула рот и одновременно резво заплясала. Я удивилась еще больше. Голос у певицы был не то чтоб совсем противный, но изрядно визгливый. Слов я почти не разбирала, но музыка была из тех, что можно услышать в любом кабаке. Публика, однако, неистовствовала. Примадоннам оперных театров Гран-Ботфорте такой успех и не снился. В полном недоумении я таращилась, как Зирка весело выплясывает по помосту, топоча ножками, размеру которых могли бы позавидовать императорские гренадеры. Во время особенного лихого кульбита одна из арбузных грудей дивы явственно сползла на живот, но публику это ничуть не смутило. Она продолжала все так же подпевать и подтанцовывать. А меня наконец, осенило.