Ночной дозор прошел без происшествий, и Элме гнала коня к Крепости, тяготясь нерастраченными силами. Ни одного разбойника, ни демона, прорвавшего внешнюю защиту! Ну что ж, не в этот раз, так в другой, наше от нас не уйдет. Щит она забросила за спину, меч был удобно пристоен у бедра, взгляд привычно прощупывал пролетающий вдоль тропы мир – темные рощи на холмах, редеющие по мере приближения к Крепости, круглые дома хуторян, стайку многоглазов, неуклюже пробиравшуюся к водопою. Она переправилась через многоводную Хеду. В этих местах река почему-то не меняла ежегодно своего течения, что нередко случалось в Круге, и можно было не тратить время на поиски брода. Где-то вдали Элме чутким ухом уловила шум мельничного колеса. Это напомнило о Пришлой, и в душе Элме шевельнулось раздражение. Но она не захотела дать ему волю. А вдали уже темнели циклопические стены Крепости, неизвестно когда и кем построенной. Неизвестно было и ее первоначальное название. Теперь их было у нее два – Крепость Спасения и Крепость Проклятых.
Навстречу ей тянулось несколько пустых крестьянских подвод, и погонщики, завидев Элме, начали наперебой кланяться. Это были поставщики, проверенные люди, ввозившие в Крепость руду и муку, кожу и холсты, бочки с пивом (более крепкие напитки в Крепости не были в употреблении, вином поили только больных и раненых, а здоровым лекарство ни к чему), овес, канаты и кузнечные инструменты. За эти подарки жители Круга, разумеется, не получали никакой платы. И тем не менее они не считали их данью в отличие от дани, выплачиваемой Городу. Во-первых, эти поставки были гораздо меньше городской дани, а во-вторых и в-главных – польза Крепости была очевидна, а Город – хоть бы и вовсе не было его.
Элме смотрела на обозников с видом неизмеримого превосходства, с тем особым выражением Проклятых, которые взирают на все словно бы с высоты Крепости. Это пресловутое чувство превосходства не означало, однако, что Проклятые сами не трудились. Все они умели сшить себе одежду, сами готовили пишу, ходили за лошадьми и делали оружие. Но это было не главное. Главным было Служение. Только Служение делало Проклятых Проклятыми.
Сторожевой пост на башне давно заметил Элме. Ворота открылись, и она въехала во двор.
Крепость была огромна. Ее башни в состоянии были разместить по крайней мере полуторатысячный гарнизон, а многочисленные погреба, подземные ходы и колодцы давали возможность пережить любую осаду. Но за все это время, что Проклятые жили здесь, лишь дважды враги осаждали Крепость. Но это происходило много поколений назад и давно вошло в число преданий Круга.
Внутренний двор Крепости, больше напоминавший площадь, служил плацем, где ученицы разных возрастов изучали боевые приемы под руководством опытных наставниц – сегодня это была Хлек – и гоняли лошадей на корде. Среди самых младших Элме заметила Гейрит, дочь Гейр.
В глубине двора к одной из башен лепился небольшой храм Неба, выстроенный самими Проклятыми из обожженных глиняных кирпичей. В Круге господствовала древнейшая религия Огмы с ее почитанием стихий. Здесь, как и в Дамгале, не было представлений о божествах (точнее, в Городе они существовали, но лишь в качестве ересей и карались законом), однако обычаи Круга не замутнялись сложными и помпезными ритуалами Города городов. Верили в Небесную Охоту для убитых в бою и Подземные Чертоги для умерших своей смертью. Кроме того, крестьяне Круга знали множество лесных, речных и болотных духов и умели с ними обращаться, а Проклятые одушевляли оружие. Вообще же религия занимала очень мало места в жизни Проклятых. Вместо религии было Служение, а храм в Крепости, с виду воспроизводивший деревенские, изнутри больше напоминал лазарет и аптеку, где занимались делом те, кто по каким-либо причинам – возрасту или ранениям – не выходил более в поле.
Далее тянулись склады, в которые сейчас грузилось то, что привезли поставщики. Грузили тоже сами, предпочитая не впускать в Крепость посторонних, как бы преданны они ни были. Не потому, что было что скрывать, а просто по обычаю. Обычаи чтились в Крепости так же, как во всей Огме. Руководила работами по разгрузке Ауме, сестра Элме. Они были близнецами и наружно ничем не отличались друг от друга, словно подтверждая суеверие крестьян Круга о тождестве всех Проклятых. Однако в Крепости сестер никто никогда не путал. Все Проклятые считались по обычаю сестрами, но близнецы среди них попадались не так уж часто, а среди здравствующих в общине других таких больше не было. Кроме того, у сестер Элме и Ауме было еще одно отличие от всех остальных (если не считать, возможно, Пришлой) – они видели своего отца.
Проклятые, конечно, не были ни завзятыми развратницами, каковыми их официально провозглашали, ни чистыми девами-жрицами, какими их считали некоторые идеалисты из Города. Все обстояло гораздо проще. Браки были запрещены, однако община обязана жить. Поэтому не возбранялось родить ребенка от кого угодно и оставить его при себе – при условии, что это будет девочка. Мальчика должен был забрать отец. Кроме того, когда в некоторых семьях Круга, особенно многодетных, не могли быть вскормлены новорожденные девочки, их относили в Крепость и оставляли там навсегда. Разумеется, такая девочка, вырастая, считала своей матерью общину, своих родителей по крови не знала – равно как и они ее. Понятно, что при таком приросте населения количество Проклятых даже в лучшие времена – для Крепости, для Круга эти времена, как правило, оказывались худшими – не превышало двух сотен, а сейчас в Крепости, за исключением ветеранов и малолетних, было 128 боеспособных воительниц.
Таков был обычай, и если кто не хотел ему повиноваться, тем хуже для него. Мать Ауме и Элме погибла в какой-то незначительной войне с кочевниками, когда близнецы были еще совсем малы, а через некоторое время объявился их отец, воин-горец, и потребовал, чтобы ему отдали его детей. Никто, конечно, этого не сделал. Его даже в Крепость не впустили, но он не успокоился, не уехал, рыскал вокруг Крепости и, как и следовало ожидать, был убит одиночным демоном, прорвавшимся сквозь внешнюю оборону.
Элме было четыре года, не больше, но она отчетливо помнила отчаянно жестикулирующую фигурку у огромных стен Крепости, и воспоминание это, внезапно подступая, наполняло ее чувством жгучего стыда, хотя никто никогда не попрекнул ее за пережитое унижение. Она надеялась, что о том постыдном происшествии все забыли. Скорее всего так и было.
Спешившись, Элме взяла коня за повод и кивнула сестре.
– Пришлая тебе не встретилась? – крикнула та со своего места.
Элме сделала отрицательный жест и направилась к конюшне. Она вновь помрачнела. Почему Ауме спросила о Пришлой? Элме недолюбливала ее. Не потому, что были какие-то причины. Нет. И в то, что Пришлая может предать, струсить или нарушить слово, Элме тоже не верила. Таких вообще нет в Крепости, и Пришлая приняла ее законы. Так сказала Гейр, старшая над Крепостью, хотя Пришлая не совершила даже одиночного странствия, обязательного для каждой Проклятой, входящей в возраст. Но Гейр сказала, что переход через Сердцевину и Круг стоят одиночного странствия. Гейр мудра, ее слова не обсуждаются. И все же нечто чужое в пришлой осталось. Правда, свои непонятные разговоры она прекратила и не пытается более смущать умы сестер общины. Но не раз Элме видела, как Пришлая сидит совершенно одна, и при этом лицо у нее такое, будто ей рассказывают необычайно занимательную историю. Глаза защурены, как от смеха, зубы скалит, ну чему она радуется, чему? А хуже всего эта история с мельницей. Ну, сожгли разбойники мельницу, ну, перенес ее владелец на другое место, построил ни с того ни с сего запруду на Хеде, и не стоило бы говорить об этом, но, проезжая мимо, Элме увидела среди строителей Пришлую. Ее конь был привязан к дереву, сама она была без шлема и щита, в руках держала какую-то нелепую деревянную полоску и со смехом указывала на нее остальным. Элме даже собиралась доложить об этом Гейр… но не сделала этого. В Крепости не доносят на своих. Однако оттого, что Элме сама добровольно отказалась от задуманного, неприязнь стала еще острее. И вот теперь Ауме, ее близнец, спрашивает о Пришлой.