И вот она сидела перед ним. Ничего в ней не было. Глянуть не на что. Что и требовалось увидеть.
– В крепости теперь только и разговора, что о тебе.
– Это их дело.
– Знаешь, как тебя называют?
– Знаю. «Княжеская ведьма».
– По-прежнему будешь упираться и повторять, будто то, что ты делаешь, не колдовство?
– Это не я делаю. Это сила, которая бывает во мне. Она приходит и уходит, сколько можно повторять. А может, спит и просыпается, точно не знаю.
– Откуда в тебе эта сила?
– Не знаю, – повторила она. И добавила убежденно: – Может быть, это потому, что я никогда никого не убиваю.
– Тем, кто не убивает, сила не нужна.
– Для этого, пожалуй, нужно больше сил, чем для того, чтоб убивать.
Это была правда. Как и то, что она сказала Измаилу. Но была еще правда, о которой она не могла сказать никому. О том, что, изучая живые существа, она научилась овладевать их волей. Сначала животные, потом люди. Но она избегала этого, потому что считала подобное действие злом. И еще потому, что не все люди были ей подвластны. Так и теперь она это чувствовала. Он был слишком силен, единственный по-настоящему сильный противник, которого она встречала. Более того, она понимала – то, чего она достигает с помощью постоянной работы ума, у него получается просто так. Грубая, все подминающая сила. Другая сила, противоположная ее.
– Мне не нужны пустые разговоры. Мне нужно, чтобы ты ясно сказала, кто окажется сильнее – Вильман или я?
– Ты собираешься воевать с Вильманом?
– Чему это ты так удивилась, про-ро-чица?
Она медленно сказала:
– Не понимаю, зачем тебе это понадобилось – завоевывать, когда ты его и так можешь получить?
– Как это?
– Госпожа Линетта. Единственная дочь. Наследница. Женись на ней, и ты получишь Вильман.
Она говорила медленно и обстоятельно, как ребенку, который сам ничего не поймет. Он не удивился. Скорее выражение злобного упрямства появилось в его глазах.
– Это тебя Катерн с Флоллоном подучили?
– Плохо ты их знаешь, если думаешь так. Они слишком высоко о себе мнят, чтобы действовать через меня. Кстати, они вовсе не дураки, если им пришла та же мысль.
Он не перебивал, она продолжала:
– Получив Вильман, ты и Сламбеду сможешь диктовать свои условия. Тем более что ты сохранишь свои силы в неприкосновенности. Я скажу тебе, как это можно сделать.
– А ты-то что с этого будешь иметь?
– Я? То же, что и все люди в твоей стране. То, чего все хотят. Мир.
– Мир? – Он усмехнулся.
– Ты и тебе подобные всегда найдут, из-за чего подраться. Я говорю о большей части населения. Речь не об этом. Тебе в руки идет подлинное могущество, может быть, корона. – Она выбрала единственно верное слово, и слово это, конечно, не «корона», а «могущество».
– Хорошо, иди.
Уже в дверях ее догнал его голос.
– Странно, однако, что именно ты советуешь мне это.
Она не ответила.
Вот и еще шаг сделан. Подсобные работы можно оставить на Флоллона и Катерна. И они работали, работали, как выяснилось, и то, что они не знали, на кого они работали, было, безусловно, к лучшему. «Выгода, выгода, выгода, – твердили они наперебой. – И вдобавок ко всему красавица, каких свет не видал».
Они снова встретились у крепостной стены. На этот раз как бы случайно (она в этом сомневалась). Измаил маячил поблизости.
– Все как взбесились. Это ты мне людей сбиваешь?
– А ты отпусти меня на волю – сам увидишь.
– Хватит, заладила – «отпусти». Много хочешь! Кто еще из пленных так живет?
Она отвернулась и пошла вдоль стены, а он за ней. Теперь она уже могла позволить себе эту роскошь – не смотреть на него. Он продолжал говорить:
– Ладно бы, только здесь все свихнулись. Нет, вильманский герцог гонца прислал. Предлагает начать переговоры. А как ты тут руку могла приложить, пусть черт разбирает. Ты здесь сидишь безвылазно. Хоть и говорят, что ведьмы летают, ты-то, похоже, не можешь. Могла бы летать, не сидела бы.
Она не отвечала, продолжая идти впереди него. Ее длинный плащ волочился по земле.
– Переговоры. Никогда за ним такого не водилось. Может, старик убить меня замышляет? Он сволочь хитрая, с него станется! В честном бою ему нипочем меня не одолеть, вот и заманивает в ловушку! А договор и выгоды – это как приманка. Ну! Что молчишь?
Совершенно невпопад она спросила:
– У тебя был когда-нибудь свой дом? Не место для отдыха и ночлега, а дом, о котором ты помнишь вдали и не забываешь, когда живешь в нем, где каждая вещь тебе знакома не потому, что так надо для чего-то, а потому, что сжился с ней, куда тебе всегда хотелось бы вернуться, как бы ни баловала тебя удача в чужой стране?
– Нет. Никогда. Зачем? А у тебя был?
– У меня был. Но твои люди разрушили его.
– Ты говоришь о городе?
– И о городе тоже.
И обернулась. Он мало что понял из этого неожиданного монолога, кроме того, что сейчас она говорит с ним откровеннее, чем когда-либо. И сказал:
– Знаешь, я решил принять приглашение Вильмана. Я сам поеду обсудить с ним договор. Ловушками меня не запугать.
– Это твое дело, – безразлично сказала она.
После этого разговора ей была предоставлена свобода передвижения внутри крепости – без провожатого. Но это было не важно. Ничего не было важно, кроме одного – крепостная стена, которую толкали голыми руками, поддалась!
Хотя Измаила освободили от наблюдения, он продолжал периодически появляться перед ее очами – из чувства долга, из любопытства или еще по какой-либо причине. Он подробно рассказывал о подготовке к отъезду. Сам он, конечно, должен был сопровождать Торгерна. Карен позволяла ему говорить сколько хочется. Он не мешал думать. Выгода есть выгода, она на первом месте, но Флоллон прав – чего ждать от человека, который всегда предпочтет урвать, а не выторговать? И потом – в этом она была уверена, – при любой выгоде этот мерзавец не женится, если женщина ему не понравится. (Хотя это скорее было в его пользу. Но она о том не думала.) Значит, еще и это на мою голову – чтоб она понравилась. Прекрасная Линетта. Знатная дама всегда хороша по представлениям простолюдинов, но, судя по тому, как все единодушно твердят о ее красоте, она хороша на самом деле. И еще – кроме пресловутой красоты, о ней ничего больше не известно. Это, пожалуй, хорошо.
Она сказала Измаилу, когда он пришел накануне отъезда («С очередным докладом», – мысленно съязвила она).
– Теперь гляди в оба, потому что будут происходить важные вещи – для твоего хозяина, а значит, и для тебя.