Прежде чем Томьер успел что-то сказать, вмешался Форсети:
– Любого человека всегда найдется за что арестовать. А ради вас, сударь, даже искать не надо. – Он показал собравшимся реликварий.
Роуэн презрительно улыбнулся, ожидая услышать обвинение в воровстве. Без сомнения, ему было известно, что Гарб не заявлял о похищении. Но услышал он нечто совсем другое:
– Век у нас, конечно, просвещенный, но законов против надругательства над святынями никто не отменял. Так что вы, господин Роуэн, имеете быть задержанным за святотатство.
Томьер с одобрением посмотрел на северного коллегу. Он восхитился бы еще больше, узнав, что Форсети – протестант, для которого сосуд для святых даров никакой святости не имеет и ценности, кроме материальной, тоже. Но Форсети это обстоятельство не афишировал.
Но ни Мерсера, ни Анкрен это уже не волновало. Они спешили покинуть дом, и никто их не задерживал.
– Куда теперь? – спросила Анкрен.
– В гавань. – Сейчас было не до того, чтобы оберегать Анкрен от тягостных воспоминаний. – Я думал, что они там сговариваются о переправке на корабль. Но сдается мне, на деле речь шла о лодке или баркасе, чтоб добраться до поместья Роуэна.
– Отлично. – Анкрен извлекла из-под плаща его сумку и перебросила Мерсеру. – Я забрала «аптечку» и деньги, так что можем покинуть Нессу хоть сейчас.
Во дворце, вспомнил Мерсер, оставались смена его одежды и ее платья. И лошади по-прежнему были в конюшне. Но Анкрен при ее образе жизни привыкла расставаться с имуществом без сожалений.
– Хорошо бы все-таки перехватить их до того, как они сядут в лодку, – сказал Мерсер. – Мореход из меня еще тот.
– Зато я справлюсь и с веслами, и с парусом.
Мерсера эта перспектива отнюдь не прельщала. Даже при отсутствии штормового ветра. А значит, надо было торопиться. Вайя не сказал ему ни названия виллы Роуэна, ни точного местонахождения – лишь указал направление. И те, кто знают побережье, легко уйдут от погони. Анкрен же, как бы лихо она ни управлялась со снастями, в этих краях чужая.
– Ты как будто рад, что мы не нашли Камень, – внезапно произнесла она.
– Не знаю. Наверное, да. Там было слишком много народу.
Она не стала спрашивать, что это значит. По крайней мере, людей им встречалось гораздо меньше, чем прошлой ночью, в верхней части города. Ночь перевалила на вторую половину, те, кто выбегали на улицы, чтобы поглазеть на фейерверки, поплясать, подцепить дружка или подружку, уже утомились. Да и места были не самые лучшие для прогулок. Может, у этих улиц не было такой мрачной славы, как у Старой Гавани в Свантере, но портовый район есть портовый район, праздник или нет.
Однако иногда из дверей под вывесками, в ночи словно намалеванными серым по черному, вываливались шумные компании. Орали песни – непременная «Кровавая Масленица» перемежалась разнообразной похабщиной, по-южному замысловатой, и девицы с бумажными цветами в волосах визгливо хохотали. Завязывались драки, переходящие в объятия; и гуляки, цепляясь друг за друга, брели к следующему кабаку. Но пока Мерсеру не нужно было прибегать к оружию, чтобы проложить дорогу, а Анкрен, с этой же целью, – к своему Дару. Они достигли улиц, где не надевали масок, одежда их немногим отличалась от нарядов (с позволения сказать) местных обитателей, и никто к ним не цеплялся.
Дул слабый ветер, влажный и довольно теплый.
– Похоже, будет туман, – проговорила Анкрен.
Неизвестно, с чего она это взяла, пока что погода стояла ясная. Здесь, в порту, никто не запускал шутих и ракет – и кому бы это пришло в голову рядом со складами и кораблями? – но тьма не была полной. Высыпали звезды, и маслянистые черные воды Ганделайна отражали их дрожащие огоньки. От моря исходило какое-то странное призрачное свечение. И резко, для привычного к темноте глаза – болезненно смотрелись рядом с ними огни кабаков и борделей, даже костры в отдалении, которые, должно быть, жгли рыбаки.
Корабельные фонари у вывески «Морского зверя» тоже горели – точно неизвестный зверь, залегший во мраке, открыл глаза. Несколько человек топталось у входа в заведение.
Но Анкрен смотрела не на них.
Еще днем Мерсер заметил скопление лодок у самых окон «Морского зверя», насколько это позволяла линия прилива. Сейчас одна из них отходила от берега и на ней поднимали парус.
– Это они. – Мерсер проследил за ее взглядом.
– Ничего, догоним. Лодок у берега полно.
Но те, кто выходил в море, приняли меры предосторожности. В этом Мерсер и Анкрен убедились, прежде чем добрались до лодок.
Публика у дверей «Морского зверя» кучковалась не просто так. Высматривали тех, кто попытается догнать беглецов. Вряд ли это делалось бескорыстно, из сочувствия к своему брату моряку. Расплатился ли с ними Копченый Глаз, когда нанимал лодку, или бросил завсегдатаям кошелек только что – значения не имело. Портовые бросились отрабатывать плату.
Их было не слишком много, человек семь. Только бы не начали стрелять, подумал Мерсер. Они с Анкрен были на виду, а вот противники, в случае чего, могут укрыться от выстрелов в «Морском звере» или за его углом. Если же дело сведется к рукопашной, это не страшно. В бестолковой потасовке у дома Роуэна он не успел утомиться. И Анкрен изменила сегодня своей привычке ходить без оружия.
Это было и легче, и труднее, чем в Хонидейле. Легче, потому что столкнуться пришлось не с профессиональными наемниками, обученными убивать, а с портовой швалью. Труднее, потому что искусство портовой драки было развито в Карнионе, как нигде в империи. Только здесь, пожалуй, оно и заслуживало названия искусства. Неясно, то ли это каким-то чудом сохранившиеся боевые навыки Древней Земли, о которых ходило столько небылиц, то ли эти приемы завезли в империю матросы, пересекавшие Индийский океан.
Но Мерсеру было не до гаданий. Этим людям не обязательно было убивать его и Анкрен, достаточно было их задержать, и сделать это они могли, переломав, например, им ноги. На ударах ногами и подсечках строилось большинство местных приемов, и тот, у кого были крепкие башмаки, подбитые гвоздями, нередко имел преимущество перед тем, кто вооружен ножом.
Но, какие б ни были у драчуна длинные ноги, к человеку, хорошо владеющему шпагой, он подступить не может. Особенно с подрезанными жилами. Мерсеру было наплевать, что это считалось подлым и некрасивым. Он был не во дворце Убальдина, и пусть про благородные приемы рассуждают те, на кого не бросаются разом с полдюжины громил. Клинок работал, как мельница. Главное сейчас было расчистить дорогу Анкрен, чтоб она успела отвязать одну из лодок, а какую – ей лучше знать. Об этом Мерсер ей не сообщал – был уверен, что она и так понимает.
Поняла. Проскочила вперед, почти не ввязываясь в общую драку (только походя – одному подножку, другого рукояткой в висок), и, сунув клинок в ножны, сноровисто взялась за волглый канат.
Беда в том, что противники Мерсера тоже смекнули, что к чему. Двое бросились вслед за Анкрен. Еще двое валялись на песке, и один из них был по крайней мере оглушен, а с остальными тремя Мерсеру не удавалось справиться так быстро, как хотелось бы. Чернявый парень в платке, носатый, большеротый, вел себя чрезвычайно нагло. Он был самым ловким из нападавших, вооружен багром и, будь Мерсер чуть менее подвижен, сумел бы его этим багром зацепить. Или выбить шпагу. И ограничься он выбиванием шпаги, это пошло бы на пользу и ему, и его подельникам. Но ему невтерпеж было не только разоружить, но и ранить противника. И он попытался сделать это в прыжке, благо сноровка и небольшой вес позволяли. Легкость его и подвела. Мерсер, не выпуская шпагу из правой руки, перехватил чернявого левой за щиколотку и рванул его ногу вверх, так что нападавший перевернулся и ткнулся головой в песок. Больше он не трепыхался. Хотя, вероятнее всего, остался жив. Песок все же, не мостовая, удар не так силен, как должен был быть. Но Мерсера это мало волновало. Почему Анкрен тратит время, отбиваясь от тех двоих, а не применит свой Дар? Уж ей-то следует знать, чего боится морской и портовый люд! Или она устала, держа образ «сержанта Григана»? Нечто похожее было в Эрденоне, в ночь облавы…