В ящике лежала самодельная тетрадь в кожаном переплете Она была исписана тем же почерком, каким было сделано большинство записей в приходной книге.
— Господи, прости меня, грешную, — пробормотала сестра Тринита и принялась читать.
Первой на рассвете в спальню поднялась не Салли, а Кристина.
Сначала она взглянула на неподвижное лицо больного, потом — на бегинку, сидевшую в кресле с высокой спинкой. Свечи в шандале сгорели почти полностью. Бегинка молча показала девочке то, что держала в руках.
— Ты когда-нибудь заглядывала в эту тетрадь?
— Нет. Иногда я видела ее на столе у дяди, но думала, что это какие-то деловые заметки.
— Это его дневник. Вернее, не дневник, а разрозненные записи… да, скажи мне, когда умерла твоя тетя?
— Три года назад.
— Слава Богу, хоть это здесь ни при чем… А ты живешь здесь полгода.
— Пять с половиной месяцев, — уточнила Кристина.
— Ладно. Я не буду тебе это читать. Достаточно уже, что я влезла не в свое дело. В чем и отвечу перед Богом и своим духовником. Но, чтобы не терзать твое любопытство, скажу: в общем, ты все угадала правильно. Речь идет о женщине… Твой крестный узнал ее немногим больше года назад. Он нигде не называет ее имени, но, судя по всему, это знатная дама. И живет в Лауде. Он был у нее в доме, они… — сестра Тринита замялась, подыскивая слово, прозвучавшее бы уместно в устах особы духовного звания при беседе с юной девицей.
— Ну, я поняла, — быстро сказала Кристина.
— Потом между ними что-то произошло. Они расстались. Он продолжал любить ее и, вероятно, любит до сих пор…
— Вы считаете, что проклятье на него навела она?
— Да.
— Выходит, он как-то ее оскорбил?
— Не знаю. Из дневника следует, что дело обстояло как раз наоборот.
— Но это его точка зрения, мужская. А колдовство здесь сугубо женское. Но вот ведь в чем дело: он пишет, что с тех пор видел ее еще несколько раз. Уже в нынешнем году. Ты имеешь представление, кто это может быть?
— Нет… Он никогда и словом не обмолвился. Он ведь человек очень сдержанный… был.
— А вдруг ты видела ее, но не обратила внимания?
— С тех пор, как я здесь живу, в дом не приходила ни одна женщина.
— Может быть, в лавке?
— Это возможно… там бывают дамы, и довольно важного вида… только как мы узнаем, кто из них — та самая?
— Подумай. Не было ли чего-нибудь странного, не обычного, что ты могла бы забыть?
Вошла Салли с подносом в руках. На подносе стояло несколько чашек.
— Вот… Настояла и остудила.
— Отлично. Поставь на стол. И ступайте. Я займусь сама. Кристина, помни, что я тебе сказала.
Выпроводив обеих, сестра Тринита обозрела свои снадобья. Достав чистую льняную тряпку, макнула в одну из чашек и отерла лицо больного. Вскоре после этого он открыл глаза. Хотя взгляд его был тусклым, но более не блуждал и казался осмысленным.
— Что… это? Что… было со мной? — голос был хриплый, очень слабый.
— Вы больны, мастер Кесслер, у вас лихорадка. Я — бегинка, за мной послали ваши домашние. Вот лекарство, выпейте, пожалуйста.
— Она взяла со стола другую чашку.
— Я не хочу… пить.
— Пожалуйста, выпейте, — повторила сестра Тринита, одной рукой поднося чашку к губам, а другой при подняв голову больного. Теперь он выпил без сопротивления. — И еще выпейте… это восстановит ваши силы. — Она заставила его выпить новую порцию снадобья. По том села на постели. — Вам лучше, мистер Кесслер?
— Не знаю…
Она положила руки ему на виски.
— А так — лучше?
— Да… лучше…
Она внимательно смотрела ему в лицо.
— Я — твой друг, Ричард. Я — твой лучший друг. Ты должен мне верить. Кто я?
— Ты — мой друг. Я тебе верю…
— Я говорю с тобой для твоей пользы. Я не хочу причинить тебе вред.
— Я тебе верю, — повторил он, как старательный ученик.
— Тогда ответь мне на один вопрос: кто эта женщина?
Ответом был припадок, по сравнению с которым вчерашний казался детской игрой. Пришлось звать на помощь Салли с Эриком (который только что проснулся). Похоже, снадобья сестры Триниты действительно придали больному сил… При этом одеяло сбилось, и стало видно, что странные сгустки крови под кожей словно бы увеличились и потемнели. Салли услышала, как бегинка не то зашипела, не то засвистела сквозь зубы, но что — понять было невозможно, вероятно, она просто сдерживала ярость.
Припадок кончился так же, как и вчера, — то есть полным беспамятством. Утирая пот со лба, сестра Тринита приказала:
— Эрик, ступай в лавку и пришли ко мне Кристину. Мне нельзя сейчас уходить отсюда. Салли, приготовь что-нибудь поесть. По-моему, в этом доме никто не ел со вчерашнего дня…
Приказчик и домоправительница с готовностью подчинились. Они привыкли жить при хозяине, и теперь, когда в доме был кто-то, способный отдавать им приказы, это их явно подбодрило.
Чего нельзя было сказать о Кристине. Войдя, она кинула на бегинку вопросительный взгляд.
— У него в сознании поставлена преграда, — мрачно ответила та. — Он не может назвать ее имени. Так что вся надежда на тебя.
Кристина подошла к столу.
— А вы знаете… когда я стала думать о странном и необычном, то кое-что вспомнила…
— Ну?
— Ведь в Страстную пятницу никто не ходит за покупками?
— Во всяком случае, в христианских странах. Кроме тех, конечно, кому закон не писан.
— Так вот, в тот день у нас была посетительница. Поэтому я и удивилась. И это, конечно, была дама, а не горожанка. Я сама открывала двери, поэтому увидела на улице верховых лошадей и двух слуг, которые их держали. Она вошла, и дядя сразу же отослал меня в дом. Я не знаю, о чем они говорили. По-моему, она скоро уехала.
— А как она выглядела?
— И этого я не знаю! — вид у Кристины был совершенно убитый. — Она была закутана в плащ, богатый такой плащ, темно-зеленый с песцовой опушкой. Наверное, у нас и куплен. И капюшон опущен на лицо. Но мне показалось… когда она проходила мимо меня… прядь волос выбилась из-под капюшона… ярко-рыжая.
— Это уже кое-что. На случай, если это была все же просто покупательница, притащи-ка мне вчерашнюю книгу.
Снова заполучив приходно-расходную книгу, сестра Тринита сразу же раскрыла ее на нужной странице.
— В день Страстной пятницы никакой записи нет… и не было, скорее всего… Ты что-то хочешь сказать?
— Мне кажется… я видела ее еще раз. Вот здесь. Я стояла у этого же самого окна, а она проезжала по улице. Подняла голову и посмотрела на меня.