— Почему призраки на меня охотятся?
Мама с папой молча уставились на меня. Несколько бесконечных секунд мы все молчали, потом мама начала:
— Милая, они могут просто... скорее всего, их цель — это школа...
— Их цель не школа, а я. Только я видела призраков каждый раз, как они появлялись, и только за мной они охотятся. И всякий раз они появлялись сразу же после того, как я пила кровь. Не думаю, что это случайное совпадение.
— Ты все время пьешь кровь, — сказал папа, чересчур сильно стараясь выглядеть рассудительным. — Ты пьешь кровь с того самого дня, как родилась.
— Сейчас все по-другому. И каждый из этих случаев не похож на другой, потому что я была голоднее, чем обычно, или это была кровь живого существа, или... — Ну я не собиралась вдаваться в подробности, как это происходило с Балтазаром. — Я все больше становлюсь вампиром. И призрак сказал, что мне угрожает опасность.
— Что? — Это привело маму в замешательство, но ее удивление только подчеркивало, что она знает гораздо больше, чем говорит. — Это призраки тебе угрожают!
— Думаю, она имела в виду, что я вот-вот превращусь в вампира. А для призраков, как мне кажется, стать вампиром еще хуже, чем умереть. — Я скрестила руки на груди. — А потом она сказала, что я не имею права нарушить обещание. Что призраки делают все это, потому что им было обещано. О каком обещании она говорит?
Родители замерли. Они смотрели друг на друга, виновато и с ужасом, и меня охватил тошнотворный страх. И хотя я знала, что обязательно должна услышать ответ, все равно захотела убежать. Я чувствовала — от их правды мне будет очень больно.
— Вы всегда это знали, — сказала я. — Так? Что призраки охотятся на меня. Но не объяснили почему.
— Знали, — произнес папа. — И не объяснили.
Где-то глубоко внутри у меня что-то оборвалось.
Мои родители, люди, которых я любила больше всего на свете, те, кому я поверяла все свои секреты, те, с кем хотела укрыться от всего мира где-нибудь далеко... Они мне врали, и я не могла себе представить почему. Да какая разница почему.
— Милая... — Мама сделала два шага в мою сторону, увидела мое лицо и резко остановилась. — Мы не хотели тебя пугать.
— Скажите почему. — Голос мой дрожал. — Скажите прямо сейчас.
Мама заломила руки:
— Ты же знаешь, мы думали, что ты у нас никогда не родишься.
— Пожалуйста, вот только не надо мне сейчас снова про «чудо-ребенка»!
— Мы думали, что ты у нас никогда не родишься, — повторил папа. — У вампиров не может быть детей.
Меня взяла такая досада, что захотелось чем-нибудь в него швырнуть.
— Да, всего два-три раза в столетие, я знаю, до меня уже дошло. И что?
У мамы было мрачное лицо:
— Вампиры не могут сами иметь детей, Бьянка. У нас нет жизни, которую можно подарить. Только половина жизни. Жизнь тела.
— И что это значит? — Мне в голову пришла жуткая мысль, и меня чуть не вырвало. — Я что, не ваша дочь?
Папа покачал головой:
— Милая, ты наша. Конечно же ты наша. Но чтобы родить тебя, нам потребовалась помощь.
Первое, о чем я в растерянности подумала, это о клиниках репродуктивной медицины. Хотя сомневаюсь, что туда принимают пациентов-вампиров. И тут до меня дошли последние мамины слова: «Половина жизни. Жизнь тела». Миссис Бетани уже рассказывала мне об этом, когда мы в первый раз говорили о призраках. Вампиры — это тело. Призраки — душа.
— Вы заключили сделку с призраками, — проговорила я медленно. — Они... они сделали возможным, чтобы вы меня родили.
На их лицах отразилось подлинное облегчение, когда я это произнесла, однако то, что испытывала я, было очень далеко от облегчения.
— Мы их нашли, — выпалила мама. — Попросили о помощи. И не знали, что они потребуют взамен... Вампиры обычно об этом не знают, до нас доходили только догадки и слухи...
Тут вмешался папа:
— Духи... думаю, овладели нами. На мгновение. Я скривилась:
— Пока вы...
— Нет, милая, нет! — Мама вскинула руки и скрестила их перед собой, словно пытаясь стереть эти слова. — Все было не так! Не знаю, что они сделали, но через несколько месяцев я забеременела тобой, и мы снова пошли к ним, чтобы поблагодарить. — Она с горечью повторила: — Поблагодарить их.
— А они сказали, что ты принадлежишь им. — Папа стоял с угрюмым видом. — Они сказали, что, когда ты вырастешь, мы должны позволить тебе стать призраком, а не вампиром. А теперь пытаются тебя убить, потому что именно убийство создает призраков. Они пытаются похитить тебя у нас, Бьянка. Но тебе не нужно бояться. Мы им не позволим.
Всю свою жизнь я ощущала себя такой особенной, такой любимой, потому что родители говорили мне, что я их чудо-ребенок. И я всегда чувствовала себя рядом с ними в полной безопасности.
Но оказывается, никакое я не чудо. Я — результат грязной, отвратительной сделки, вероломно нарушенной обеими сторонами. А родители, которым я верила всей душой, врали мне с самого моего рождения.
— Я ухожу, — сказала я. Голос мой звучал странно. Сорвав с шеи подаренный ими кулон, я швырнула его на пол.
— Бьянка, останься! — взмолился папа. — Мы должны решить, что делать.
— Я ухожу, и только попробуйте меня остановить! И выскочила за дверь, мечтая только об одном — не заплакать, пока не спущусь с лестницы.
Я-то думала, не может быть ничего хуже разрыва с Лукасом, но я ошибалась. Хуже всего оказалось то, что я потеряла его напрасно, потому что он был прав во всем, что говорил — о вампирах, о моих родителях, вообще обо всем.
Он говорил, что мои родители врут. Я на него за это наорала. Но он меня простил.
Он говорил, что вампиры — убийцы. Я утверждала, что нет, даже после истории с Ракелью.
Он говорил, что Черити опасна. Я не слушала, и она убила Кортни.
Он говорил, что вампиры вероломны, а я разве к нему прислушалась? Нет, до тех пор, пока родители своим признанием не развеяли все мои иллюзии.
Я считала, что единственный вампир, который мне ни разу не соврал, это Балтазар, но увидев, на что способна Черити, поняла, что он, вероятно, врал в основном самому себе. А все остальные вампиры, в том числе мои родители, на самом деле лживые и коварные манипуляторы.
Ну, может быть, кроме Ранульфа. Но все остальные — точно.
А Лукас? Лукас за все это время солгал мне только один раз; он хранил тайну Черного Креста, потому что это не его тайна. А во всем остальном он был со мной честен и делился жестокой правдой, в то время как остальные считали, что мне ни к чему обо всем этом знать.