– Не знаю… наверное, чтоб стать хозяйкой этих земель, мне следует уехать в Эрд?

– Не обязательно. Там будут назначены управляющие, которые станут пересылать вам доходы с владений. А жить вы можете в столице.

– Если вы хотите, чтобы я осталась…

– Черт побери, Дагмар, вы прекрасно поняли, чего я от вас хочу.

Угол ее рта дернулся – правитель был волен понимать это как улыбку, или усмешку.

– Конечно, поняла. Я не ребенок, и с невинностью давно рассталась, что бы вы не твердили о моей чистоте. Вы хотите того, чем я не обязана ни вам, ни герцогу Тирни – меня самой. И, чтобы услышать «да», не стоило устраивать такую сложную интригу…

– Так вы согласны? И вас не пугает то, что обо мне говорят, будто я убиваю женщин, которые ко мне приходят?

Она могла бы возразить, сказать, что так давно уже не говорят, что истинные убийцы найдены и наказаны самим же правителем, однако медленно произнесла:

– Это неважно. Важно совсем другое. Снег не только чистый, он – холодный. Вас это не останавливает?

– Наоборот. В женщинах этого двора и тех, кто пытался ко двору пробиться – всегда был переизбыток пылкости. Чем они меня и раздражали. Теперь я понимаю, что мечтал о другой, непохожей на них… А что до холода – он может и обжигать.

* * *

Бессейре не удалось встретиться с правителем. Но о том, что Дагмар пришла в Новый дворец, она узнала. А также о том, что Дагмар не покидала дворца ни в тот день, ни на следующий.

Зато через два дня в Южном подворье объявились «Дети вдовы». Они были напуганы настолько, что даже не радовались своему освобождению. Им ничего не объясняли, но дали понять, что чем быстрее комедианты покинут Тримейн, тем лучше для них. О пребывании своем в Свинцовой башне они предпочитали не распространяться, только Зика тихонько шмыгала носом, а братья вздрагивали, как по команде. Матфре был мрачен – но он всегда был мрачен.

А к концу недели по столице непостижимым образом поползли слухи, что Новый Дворец недолго прозябал без дамского общества. Что рядом с правителем, якобы, появилась новая женщина – молодая вдова благородного происхождения, приехавшая из Эрда. И вскоре он намерен явить ее свету.

12. Тримейн. Прощания.

Он не мог в это поверить. А поверив – смириться. То есть умом он сразу понял, какой ценой Дагмар купила освобождение гистрионов. Обычное дело – когда актеры попадали в беду, женщины труппы, чтобы выручить остальных, как правило, прибегали к тому средству, что всегда имелось в их распоряжении. Издержки ремесла. По иронии судьбы Дагмар они выпали на долю, когда с ремеслом она уже рассталась.

Но одно дело понять, принять – совсем другое. Поначалу Джаред бросился в Дом-с-яблоком, но не застал ни Лабрайда, ни Бессейры. Мейде не мог внятно объяснить, где они, хотя заверил, что из города никто не уезжал. Тогда он метнулся на Двухвратную. Встреча с Кайрелом не сулила ничего хорошего, но Джареду было на это наплевать. Ему нужна была помощь, и надеяться он мог только на Бесс. Если она не у Лабрайда, и не кружит по городу, то где еще ее искать?

Тут он не ошибся. Бессейра была в Зеркальном доме, где, несомненно, если не обреталась постоянно, то проводила большую часть времени. Порядков, впрочем, своих наводить не стала – не водилось за ней такой привычки. Всякий дом был для нее лишь временным жильем, и этот не должен был стать чем-то иным. Только в комнате, где не так давно Кайрел пытался вытрясти из Джареда душу, отодвинули от стены стол и пресловутое кресло, чтобы удобнее было за этим столом сидеть, да открыли настежь окно, так что спрятаться здесь, особливо до прихода ночи, стало невозможно. Слишком светло. И не только от солнца. Джареду было тошно смотреть на этих двоих. Но как странно все переменилось! Совсем недавно, еще и полгода не минуло, он был счастлив с Дагмар, и не замечал, что там на душе у приходившей в «Вертоград» Бессейры. Только Дагмар, беспамятная, знать ничего не знающая кроме актерского ремесла Дагмар как будто чувствовала что-то, – и пыталась ее утешить.

Что ж, Джаред не прошел школу старых семей, и не умел скрывать своих чувств. Да и не собирался этого делать. Он пришел за помощью, и ради нее мог вытерпеть и большее, чем зрелище чужого счастья.

Но просьба не сразу выстроилась. Так получилось, что каким бы бедным и безродным Джаред не был, за всю жизнь он о помощи никого не просил. Просили его, умоляли даже, а он помогал, если умел. Все прочее само шло в руки. Как удачлив он был, несмотря на нищету, эпидемии, переворот в Зохале и войну в Южном пограничье… И вместо просьбы сперва получились жалобы.

– Зачем? Ведь они были ей совсем чужие люди! Не спорь со мной – ты видела их всего несколько раз, а я прожил среди них чуть не год. Они ничего для нее не значили… Она без колебаний бросила их, чтобы ехать в Тримейн, и возвращаться к ним не собиралась, она сама мне об этом говорила! И вот, ради них…

– Я не спорю. Но Дагмар знала их много лет, делила с ними удачи и невзгоды. Даже если у нее не было ни с кем из них особой дружбы – это накладывает определенные обязательства. Скажи, Кай, бывает на войне, что один солдат прикрывает других, из одного с ним лагеря, при том что накануне они дрались и сварились?

– Бывает сплошь и рядом, – подтвердил Кайрел. – И прикрывает, и защищает, и жизнь за них кладет.

– Дагмар не солдат, она – женщина, и не обязана защищать тех, кто сильнее ее! Она пошла просить за комедиантов, так же, как просила за Вальграма, будь он проклят, и не понимала, чем это кончится! И если уступила, то только потому, что он ее заставил.

– Про Норберта много можно сказать плохого. Но женщин он не насилует. Это я могу подтвердить – Бессейра коснулась руки Кайрела. – Прости, что я об этом говорю…

– Ты его оправдываешь? – бросил Джаред.

– Нет. Не оправдываю.

– И все равно, даже если он только сказал: «Я отпущу их, если ты переспишь со мной» – разве это не насилие? И разве не доказательство, что он удерживает ее силой то, что комедиантов отпустили, а Дагмар все еще у него? Или ты считаешь, что она не возвращается, потому что влюбилась в него?

Вместо Бессейры ответил Кайрел.

– А если она просто устала – от вечного бродяжничества, от житья впроголодь, ночевок на постоялых дворах или вовсе на земле? У комедиантов жизнь не лучше, чем у цыган или солдат. А ты сам сказал – она не солдат, а слабая женщина. И хочет покоя.

– Ты хочешь сказать, что она продалась? – сквозь зубы произнес Джаред.

– Не продалась. Устала.

– Ты ничего не понимаешь. Ты даже не видел ее никогда.

– Видел. На представлении в Эрденоне.

– Все равно ты ее не знаешь, как знаю я. Вы оба ее не знаете. Все, что имеет цену для других женщин, ради чего они душу продадут – богатство, роскошь, наряды, драгоценности – ей безразлично. А что до покоя… мы собирались уехать отсюда и жить той самой спокойной жизнью. И если она не возвращается – этому есть одна причина. Она боится, что я ее не прощу за измену. Но это неправда. Я знаю, что она не виновата. Только она не знает, что я знаю… – Окончательно запутавшись, он повернулся к Бессейре. – Я должен ее увидеть.