– И куда поплыли эрды из Греции? – спросил Джаред.
– В Рим, конечно, – отвечал историк, не отрываясь от еды. – Они хотели отвоевать его у римского короля. Но Сивилла сделала им предсказание, что они завоюют себе великое королевство на севере. И, минуя множество стран… – Он догрыз косточку и взглянул на Джареда. – Мы раньше встречались? Я тебя что-то не помню, а у меня хорошая память на лица.
– Нет, не встречались. Меня зовут Джаред, сейчас я состою лекарем при наместнике.
– Ты не учился в Тримейне? Там ведь нет медицинского факультете.
– Нет, я получил образование на Юге, – Джаред решил не вдаваться в подробности.
– А я – магистр Фредегар из Камби. Изучал свободные искусства в Тримейне, потом в Виттенберге, где и защитился. Рад знакомству с ученым собратом.
– Много чести для меня. Я не закончил курса.
– Неважно, – вздохнул Фредегар Камбийский. – Наш милый Север счастливо процветает и множит богатства под рукой герцога Тирни, но, к сожалению, образованность здесь…как бы это выразиться… еще не успела пустить корней. И хотя мне грешно было бы жаловаться на пенсион, назначаемый его светлостью…так мало в Эрденоне людей, способных по достоинству оценить труд историка. – Эта тема, вероятно, задевала чувствительные струны его сердца, потому что он не обратил взора на рагу из зайца, сменившее блюдо с бекасом. – Вообще-то я долго жил в германских землях. Но мой тамошний покровитель умер…из-за превратностей судьбы. Я не мог найти другого…и решил вернуться на родину. И корабль мой прибыл в Свантер как раз в разгар мятежа! Представляешь, какой ужас!
– Да, наверное, это было страшно. Но как историк ты мог утешить себя, что наблюдаешь события великой важности. Разве это не достойная тема для книги! Ты мог бы описать то, что видел сам, а не вычитал на выцветших пергаментах.
– Возможно… – по лицу магистра было видно, что недавние потрясения были интересны ему гораздо меньше, чем то, что творилось во времена баснословные. – Но его светлость не любит вспоминать о печальных событиях прошлых лет. При том, что все разрешилось благополучно, и к его великой чести, раны, нанесенные герцогству мятежом, столь велики, что должно пройти немало времени, когда их можно будет касаться безболезненно. Однако, представь себе…
Что должен был представить Джаред, потонуло в грянувшем шуме. Вначале звуки были таковы, что Джареду представилось стадо баранов, резвящихся в приюте для буйнопомешанных. Потом все как-то наладилось и получило определенный строй, но тише не стало.
Знатные гости и сам венценосный хозяин, утолив начальный голод и жажду, хотели развлечений. Дали знак музыкантам, скучавшим на хорах, а в зал впустили шутов. Шутами в Эрде были не профессионалы-потешники, и не схолары на вакациях, а уроды, карлики и дурачки. Карлики и карлицы ценились дороже всего, иметь их при себе было для эрдской знати таким же признаком хорошего тона, как для знати Тримейнской – попугаев и обезьян. И специальные посланные объезжали деревни, чтобы выкупить уродцев, буде таковые найдутся, у их родителей.
При Эрдском дворе было два карлика и одна карлица, и еще с десяток шутов и шутих, горбатых – а то и о двух горбах, колченогих и придурочных. Карликов, как любимые игрушки, рядили с пышностью, достойной королевских детей, в шелка и бархат, ошейники и цепи, на которых их нередко водили, были позолочены. Прочим полагались звериные шкуры и пестрые балахоны.
Вся эта орава, вопя и потрясая булавами и погремушками, разбежалась по залу. Бесштанные дураки кувыркались, сверкая бритыми башками и голыми задницами. Карлики плясали, вскочив на столы. Горбуны и горбуньи выделывали столь потешные коленца, что пирующие хохотали до слез, а юной герцогине Ланфузе от смеха стало дурно, и дамам пришлось увести ее в опочивальню, во избежание выкидыша. Общего веселья это происшествие вовсе не нарушило. Музыканты продолжали наяривать на рожках, ротах и мюзетах. Пиво, мед и вино не иссякали. Сосед Джареда, не обращая внимания на шум, продолжал о чем-то увлеченно повествовать, но музыка, крики и хохот его совершенно заглушали. Лишь иногда до Джареда долетали отдельные слова: «После поражения мятежников… доктор Лозоик… секретарь архиепископа… процветание… рог изобилия».
Обед начался засветло, а когда пирующие, утомленные яствами и развлечениями, отвалились от стола, уже начало темнеть. Но праздник не закончился. Объявили, что во дворе, ради угождения его светлости и гостей, будет показано представление. Джаред был уверен, что вниманию знатной публики представят медвежью травлю, или, для разнообразия, бараньи бои. Он ошибся.
Во внутреннем дворе, против большого балкона, поставили деревянный помост. Представлять на этакой сцене можно было лишь в хорошую погоду, но сегодня и стояла таковая, а множество факелов затмили своим пламенем вечерний свет. Для герцога и его семьи, а также почетных гостей были поставлены кресла. Ланфуза не вернулась, и ее место занял второй сын герцога – Гарнего, мальчик хилый, бледный, во всем уступавший старшему брату. Другим знатным гостям были устроены сиденья против крыльца и на лестнице. Прочие, если они хотели смотреть представление, должны были жаться у окон или найти место во дворе, не заграждая обзор благородной публике.
Джаред предпочел спуститься во двор. В зале стало жарко, душистые травы, курившиеся на жаровнях, не могли изгнать духоты и тяжелых испарений, и логично было предположить, что представление, каковое следовало устроить во дворце, было перенесено за его пределы, чтобы гости могли без помех насладиться свежим осенним воздухом. Не зря они пришли в подбитой мехом одежде – теперь, на холодке, им будет хорошо. Хотя это еще не гарантия от простуды.
Зазвучала музыка, ничем не напоминавшая ту, что исполняли в зале. Только флейта и барабан, сочетание нежного и зловещего, утонченного и простого. Затем на подмостках появилась женщина в красном платье и синем плаще. Джаред не без удивления узнал в ней Зику. Значит, Диниш добился своего, и «Дети вдовы» играют при дворе (или хотя бы во дворе этого двора). Приятно видеть, что хоть чьи-то мечты сбываются. Зика отчитала пролог, из коего зрители могли узнать, что собственно им покажут, и представление началось.
Пьеса была Джареду знакома – он несколько раз видел ее в Нессе и Скеле, в Карнионе она была довольно популярна. Называлась она «Игра на перекрестке». Содержание ее было следующее. Некий молодой человек, введенный в грех и долги злыми приятелями, продал душу дьяволу, а потом, раскаявшись в содеянном, рассказал обо всем своей невесте. Та, с помощью колдуна вызывала дьявола и предлагала ему выкупить душу жениха ценой собственной. Враг рода человеческого с радостью соглашался, ибо душа невинной девы ценилась в аду много выше души грешника. Девушка подписывала адский договор и умирала. Дьявол хотел тащить ее в преисподнюю, но явилась Святая Дева и запрещала отцу лжи простирать власть на эту душу, ибо отдана она за ближнего, и грех ее не коснулся. Правда, в некоторых представлениях, вероятно, по требованию церковных властей, Богородицу заменял ангел. Но суть дела от этого не менялась – сатана был посрамлен. Джаред был лишен удовольствия переживать, как большинство зрителей, за судьбу героев истории, и с ноющим сердцем ожидать, чем все закончится, зато мог оценить мастерство своих знакомцев.