Когда я ныряю кверху
Из черноты преисподней,
Зеленые волны вздымаются по бокам:
Устремляюсь наверх, подгоняем своею порой;
Не успев сосчитать до десяти,
Я почувствую собственный жар —
Никакой ветер не студит, как океан.
Еще до полудня
Смертным потом я весь пропитался.
В кишечнике буря
Вздувает мне кожу.
Так тошно, что сил нет бороться, —
Вишу, охваченный пламенем боли,
Лишь воплями противостоя тягучему
Подъему навстречу паденью.
И безумие боли моей
Все вокруг заражает —
Города изрубают друг друга,
Корабли тонут в огненных смерчах,
Армии молотят палками и костылями,
Тучность бредет к сердечному приступу
По улицам истощения.
— Господи, — прошептал Билли.
Самиздат, роскошные издания в твердых обложках, рукописные тексты, сомнительного вида продукция мелких издательств. «Apocrypha Tentacula» [22] , «О поклонении Кракену», «Евангелие от Стенструпа».
«Мы не можем видеть вселенную», — прочел Билли во взятом наугад тексте.
Мы не можем видеть вселенную. Мы пребываем во тьме котлована, глубокой впадины, в темной воде, которая тяжелее Земли, — видимости, освещаемые нашей собственной кровью, маленькие биолумы, героические и жалкие Прометеи, слишком пугливые или слабые, чтобы украсть огонь, но все же способные мерцать. Боги среди нас, и они совсем на нас не похожи, и нет им до нас никакого дела.
Вот в чем наша храбрость: мы поклоняемся им, несмотря ни на что.
На старинных фолиантах, вспученных дополнениями, было вытиснено: «Катехизисы». Альбомы с вклеенными вырезками. Примечания, снабженные опять-таки примечаниями, и так далее, интерпретации интерпретаций, — безжалостная тевтическая герменевтика.
На одной из книг, озаглавленной «Шахматы Алисы», значились имена «Дикинс» и «Джеллисс». В ней пространно описывалась разновидность этой игры с загадочными правилами, где слонам и пешкам придавалась странная сила, преобразованные фигуры звались ящерами, торами и антикоролями, а одна — кракеном. Ферзь, «свободно ходящий», обычно считается самой сильной фигурой, читал он, поскольку может ходить оттуда, где стоит, на любую клетку на доске. Но это не так. Самая сильная фигура — кракен. Кракен = свободно ходящий + ноль, читал он, = свободно ходящий. Он может перемещаться на любую клетку, включая ту, на которой уже стоит. Свободно ходящий куда угодно, хоть никуда.
На доске и в жизни для Кракена, внутри пустоты, ничто не есть ничто. Неподвижность Кракена не есть отсутствие. Его ноль — это повсеместность. Это движение, которое выглядит как неподвижность, и это самое могучее движение из всех возможных.
Скачки цен проистекают из нейтральной плавучести, прочел Билли. Ар-нуво — зависть к спиральности. Войны — тусклые отблески предполагаемой политики кракена.
Спустя бессчетные часы Билли поднял взгляд и в дверном проеме, далеко вверху, увидел молодую женщину. Он помнил ее по какому-то мигу просветления среди своих видений. Стоя в неприметной лондонской форме — флисовка с капюшоном и джинсы, — она закусила губу.
— Здравствуйте, — застенчиво сказала женщина. — Такая честь… Говорят, что вас, э-э-э, ищут все, кто снаружи. Ангел памяти и все такое, по словам Дейна, — (Билли моргнул.) — Тевтекс спрашивает, не желаете ли вы прийти, если да, они будут рады… если хотите, то следуйте за мной, потому что они ждут.
Билли прошел вслед за ней в комнату поменьше, с одним большим столом и множеством людей, среди них — Мур с Дейном. Несколько пожилых мужчин и женщин были в таких же мантиях, что и у Мура; большинство же — в обычной одежде. Все выглядели обозленными. На столе стоял цифровой диктофон. При входе Билли бурный спор сразу стих.
— Билли, — сказал Мур через пару секунд. — Пожалуйста, присоединяйтесь.
— Протестую, — возразил кто-то. Раздались шепотки.
— Присоединяйтесь, Билли, прошу вас, — повторил Мур.
— А что это такое? — спросил Билли.
— Такого времени, как сейчас, никогда не было, — сказал Мур. — Вас интересует будущее? — (Билли ничего не ответил.) — Вы когда-нибудь читали свой гороскоп?
— Нет.
— Разумно. Видеть конкретное будущее нельзя: его не существует. Все это только ставки. От двух ясновидцев никогда не получишь одинакового ответа. Но это не означает, что кто-то из них не прав.
— Может, оба не правы, — заметил Дейн.
— Может, — согласился Мур. — Но разница в степени вероятности. Хочется, чтобы предсказатели твоего будущего спорили между собой. Вы так и не сказали, Билли, что вам снилось. Что-то поднимается? Все чувствуют: что-то поднимается. С тех пор, как исчез кракен. И ни у кого нет возражений. — Он свел ладони, изобразив нечто обратное взрыву. — А это неправильно. Вот запись консультаций с лондонмантами…
— С кем?..
— Ну, тебе-то спрашивать позволительно, — заметил Дейн.
— Голоса города, — пояснил Мур.
— Как им хочется думать.
— Дейн, пожалуйста. Старейшие оракулы из М-двадцать пять.
— Прошу прощения, — извинился Дейн. — Но Фитч давно уже никуда не годится. Говорит то, что от него хотят услышать. Все только следуют традиции…
— Кое-кто проницательнее остальных, — вставил один из присутствующих.
— Вы забываете, — сказал тевтекс. — Именно лондонманты первыми указали на это. Фитч, может быть, уже не в форме, это верно. Многие отказываются от традиции, это тоже верно.
— Сантименты, — проронил Дейн.
— Возможно, — кивнул Мур. — Но на сей раз именно он об этом сказал. Он всех умолял обратить на это внимание.
Мур нажал на кнопку воспроизведения.
«…вы бы лучше спросили», — произнес резкий цифровой голос.
— Это Саира, — вставил Мур.
«…о том, ради чего сюда пришли».
«Что-то такое поднимается, глубоко подо всем». Это проговорил тевтекс.
«Мы ищем линию между возможными…»
«Не в этот раз. — Стариковский голос, бормотавший то связно, то бессмысленно. Звучал он настойчиво и с оттенком замешательства. — Веруйте, но вам надо что-то делать, понимаете? Вы правы, это надвигается, и вы должны… Это конец всему».
«Веровать во что? — спросил тевтекс. — В Лондон?»
Старик Фитч стал плести что-то о закоулках и сокрытых историях, распространяясь о пентаграммах в банальностях городской планировки.