— Костерок-то притуши! — жалобно попросил вампир, продолжавший отираться в стороне.
— Погоди, только подогрею себе что-нибудь. Кстати, когда будешь питаться, какую-нибудь птичку, если не жалко, оставь для меня.
Пока Бедный Генрих шарил вокруг поляны в поисках пропитания, я сообразила, кем была наша нынешняя гостья, о чем я сообщила вернувшемуся вампиру.
— Когда ты ее назвал, я не поняла, потому что в Гонории и Токай-Гуляше ее называют госпожей Метелицей. Мужчин она убивает морозом на месте, а женщин уволакивает в свое логово. Причем предпочитает падчериц.
— Почему?
— Не знаю. Извращенка, наверное. Но ты прав, летом она не охотится. Наверное, близость храма сказывается.
Подкрепившись, я затоптала костер, и мы опять двинулись в указанном Бедным Генрихом направлении. Однако встреча с Мразью была лишь первой в цепи происшествий этой ночи. Вероятно, в порядке компенсации за предыдущую, чересчур спокойную.
Из зарослей орешника раздалось злобное рычание.
— О! Зверюшка! Это по твоей части, Генрих. — Но вампир уже спрятался за круп Мрака.
— Не по моей. Это не простой зверь, это чудовище, я сювствую.
— Хорошо. Сейчас разберемся.
Я спешилась, вытащила меч и прошла несколько шагов. Из кустов высунулась острая морда.
— Какое чудовище? Это собака. — Я убрала меч и вернулась к сумке за сухарями. — Иди сюда, хороший…
— Какая собака! Это баргест — пес-демон! Ты что, сама не видишь?
Пес окончательно выдвинулся из орешника. Он был абсолютно черный, с горящими глазами-плошками и длинными заостренными рогами.
— Ну, вижу. Собака и есть. Подумаешь, рога… Может, у него кальция в организме переизбыток?
— Сейчас он тебя этими рогами ка-ак проткнет… а потом меня…
Я протянула баргесту сухарь, и он жадно схватил его.
— Прости, песик, мясного в запасе нету — не добыли еще… хотя, может, там на поляне валяются, не до конца отмороженные…
— Ты чего несешь? — от возмущения Генрих даже забыл присвистывать. — Баргест — это воплощение зла.
Демонический пес завилял хвостом и потрусил в указанном ему направлении.
— Озлишься тут, когда никто куска хлеба не предложит. Вот ты, например, тоже не ангелом считаешься. А отчего? С голодухи.
Бедный Генрих вынужден был согласиться, и пробормотав: «намек понял», занялся охотой, ибо обещанную птичку с места столкновения с Мразью он не принес. А принес он кролика. Я привесила тушку к седлу, и мы продолжили путь, надеясь пройти как можно большее расстояние, пока лес не станет непроходимым.
Не тут-то было.
Едва мы выбрались из-под сводов деревьев на прогалину, где по мшистому ложу бежал глубокий ручей, как уши у меня заложило от пронзительного воя.
— Опять! Да что это такое! — простонал Бедный Генрих.
— А мы сейчас посмотрим, что…
Немного притерпевшись к режущему звуку, я расслышала, что на него накладывается какой-то другой.
Кто-то громко рыдал и одновременно плескался в ручье.
У меня была робкая надежда, что это может быть отбившаяся от родных мест русалка. И, как всякая надежда, она оказалась тщетной.
Над ручьем склонилась женщина в грязно-белой одежде. Надрывно голося, она била вальком по белью, на котором даже в темноте можно было различить черные пятна. При свете дня эти пятна выглядели бы красными.
Это была босорка, нечто среднее между баньши и ведьмой — они сами, подобно стригам, никак не определятся. Они предвещают смерть, полоща окровавленное белье, но в отличие от баньши, не имеют ни кроличьей морды, ни клыков.
Босорка разогнулась и уставилась на нас, на миг прекратив рыдания. Потом завопила с новой силой.
— Вижу! Вижу! Прямой дорогой к смерти идете!
— Правильно, — сказала я. — Мы идем в храм Края. К смерти, то бишь. И что?
— Знаю! Знаю! Что час, то короче к смерти ваш путь.
— Ты не понимаес, — просвистел Бедный Генрих, — Она не про храм говорит, а про настояссую смерть.
— Предрекаю! Предрекаю! — радостно завопила босорка. — На Тот-еще-Свет твоя дорога! И скоро!
— Да, я знаю, что умру, как все люди. И стоит из-за этого шум поднимать.
— Будешь! Будешь! — босорка визжала так, словно стремилась пришибить нас акустическим ударом. — В царстве подземном будешь, под горой Беззубий за адской рекой Анахрен!
Терпение мое кончилось. Босорка, в отличие от баргеста, доброго отношения не понимала.
— Генрих, ты не видал никогда, как прачки отношения выясняют? Сейчас покажу… — Я еще в детстве нагляделась, как прачки, стиравшие белье в пруду возле нашего замка (да-да, в том самом) дерутся на вальках, не хуже чем мужчины на дубинках. У меня, правда, валька не было, но это можно исправить. Я огляделась в поисках подходящей палки, не нашла, и вытащила топор из ременной петли у седла.
— Эй, Генрих, подержи-ка…
Он отшатнулся. И если бы вампиры были в состоянии бледнеть, то побледнел бы.
— Ты что! Холодное железо ведь!
— Это ты что! Совсем уже перетрусил! Ты не эльф, тебе холодное железо не вредит… Эй, погоди-ка!
Я всего лишь хотела, чтобы Генрих помог мне снять топор с топорища, дабы использовать последнее в качестве валька. Но босорка поняла меня неправильно. И ее у ручья уже не было. Только грязное белье печально плыло вниз по ручью.
— Ну вот, а ты боялся, — сказала я, поднимаясь в седло.
— Я и сейчас боюсь, — Генрих уцепился за стремя, потрогал языком десну. — Встреча эта ничего хорошего предвещать не может. А больше всего меня волнует то, что она тебе предрекала…
— Почему именно мне?
— Босорка всегда предсказывает смерть, разве не так? Но ведь я уже умер. Следовательно, из нас двоих ее пророчества относились конкретно к тебе.
— Логично.
— И перспективы она тебе сулила какие-то особенно нехорошие. А раз я с тобой связался, значит, тоже могу во что-то вляпаться…
— Ну, слава всем богам! — Я облегченно вздохнула. — А я было подумала — хоть один мужик, пусть и вампир, не только о себе беспокоится. Но основы мироздания остались незыблемы…
Дневку я частично посвятила тому, чтобы освежевать, выпотрошить и приготовить кролика.
— Ума не приложу, — сварливо заявил Бедный Генрих, укладываясь под кустом, — как вы, люди, умудряетесь есть мясо без крови.
— На вкус, на цвет… — начала я, но вампир уже спал, а лес преобразился. Так что я развела небольшой костерок без помощи нафты, которой всё равно не осталось, пожарила мясо, позавтракала, заодно и поужинала, и улеглась спать.