Жена в глазах Регема была во всем подобна своей божественной покровительнице. Ее красота, словно красота Мелиты, была совершенством без порока, и как Мелита, Далла не знала другого занятия, как пробуждать любовь. Он никогда не попрекал жену за то, что она не вникает в домашние дела, не заходит на кухню, не ведет счет припасам, и не сидит за ткацким станком. Разве праздность не есть удел Мелиты? А значит и Далле подобает гулять в саду, купаться, слушать флейтисток, блюсти свою красоту, и встречать мужа в постели всегда свежей и отдохнувшей. Для всего прочего есть слуги.
Таково было его мнение. Но вообще-то официальным воплощением Мелиты в каждом городе считалась верховная жрица храма богини. А верховный правитель воплощал собою Кемош-Ларана. И подобно тому как боги даруют плодородие земле и всему, что на ней обитает, так правитель ради благополучия своих подданных, должен раз в году, во время весеннего праздника Мелиты, всходить на ложе жрицы. Покойный Тахаш ритуалом священного брака пренебрегал, как в силу своих старозаветных воззрений, так и вследствие преклонного возраста. А вот Регем, молодой и воспитанный в почтении к Кемош-Ларану и Мелите, пренебречь им не мог. Он даже бы не помыслил уклониться от обряда, пусть этот священный брак его не сильно привлекал. Конечно, нынешняя жрица Мелиты уже не была той дряхлой старушкой, при которой свершилось чудесное преображение Даллы. Преображение жрицы свершилось более тривиальным образом. Старушка умерла, и на ее место заступила молодая преемница. Сейчас она была уже не так юна, лет на десять старше Регема, но оставалась женщиной цветущей и вполне привлекательной, так что совместный с ней ритуал совсем не вызывал отвращения. Но Регем любил жену, и ему казалось, что деля постель со жрицей, он обижает Даллу. Особенно когда он понял, что из-за религиозной нерадивости отца, Далла о священном браке не имеет никакого понятия. Регем также довольно долго умалчивал о сущности обряда. Но когда он наконец набрался мужества, и с тяжелым сердцем рассказал ей, что вынужден был совершить, она взглянула на него с искренним изумлением, недоумевая, в чем, собственно, он перед ней провинился. И ее великодушие заставило Регема чувствовать свою вину еще сильнее, и он старался быть к жене как можно внимательнее.
Сказать по правде, навязчивая любовь мужа порой раздражала Даллу. Она предпочла бы, чтоб он навещал ее пореже. Но она была далека от того, чтобы высказать это пожелание вслух. Хотя отец не спрашивал ее согласия относительно будущего замужества ( не из жестокости, просто не было случая, чтобы дочь ему противоречила), ничего против Регема она не имела ни до, ни после заключения брака. Он был хорошим, добрым человеком. О лучшем она не мечтала. Зачем мечтать той, которая спит? Сын тоже не доставлял ей хлопот. Он удался в мать не только наружностью, но и крепким здоровьем, и спокойным нравом. Далла играла с ним, наряжала, брала на прогулки, иногда пела ему песенки, которые в детстве слышала от Берои. Обо всем прочем та же Бероя и заботилась. Регем тоже. По обычаю знатной семьи, мальчики до пяти, а то и до семи лет оставались на женской половине, и большинство отцов не шибко уделяло внимания наследникам, покуда они оставались на попечении женщин. Хорошо, если удосуживались изредка на них взглянуть. Регем был не таков. Сына он любил, и занимался его воспитанием даже больше, чем Далла. Пуще того – когда мальчику пошел четвертый год, Регем стал брать его с собой в различные поездки – на охоту, шествия и жертвоприношения. Разумеется – в колеснице, для того, чтобы ездить верхом, Катан был еще мал. Но и так за год он повидал больше того, что творилась за пределами дворца и города, чем его мать – за всю жизнь. А на будущий год отец собирался и в седло его сажать. С этим, правда, была задача. В прежние времена в Нире даже знатные люди не брезговали ездить на ослах, при новой же династии это считалось зазорно. Приходилось искать мула или кобылу посмирней. Для начала. А вслед за верховой ездой Катану предстояло учиться владеть оружием. Ибо будущий правитель обязан быть воином. Воином, при всем своем добродушии и мягкости характера был и Регем. Притом, что за Маон ему не пришлось сражаться ни разу. Но человек, принадлежавший к зимранской знати и служивший Ксуфу, не мог стать никем иным. Регем был отличным наездником, превосходно владел боевым топором, мечом и копьем. В походах под началом Ксуфа ему приходилось сражаться как верхом, так и в колеснице, был изощрен в приемах кулачного боя (это искусство, ранее не известное в Нире, завоеватели принесли с собой, и оно распространялось все шире). Регем собирался обучать своего сына и наследника. И как не убеждали его советники не спешить, он не слушал. Хотя в последние несколько лет в Нире не случалось сколько-нибудь значительных войн – царское войско еще не оправилось от поражения, которое нанес Ксуфу наместник Шамгари – Регем не верил, что такое положение может продлиться долго.
Война с Шамгари приключилась за год до замужества Даллы, и стало быть, больше пяти лет назад. Столько лет в мире – для Ксуфа это невыносимо. Он и не выдерживал время от времени. Правда, вновь напасть на Шамгари Ксуф не решался. Тем более, что на сей раз ему противостоял бы уже не наместник, а сам царь Гидарн, вернувшийся из дальнего похода. А ему лучше было не напоминать о своем существовании. В отличие от Ксуфа, которого певцы именовали "буйный бык", Гидарна скорее следовало сравнить со слоном, отнюдь не злым, но способным походя раздавить того, кто ему подвернется. Однако, кроме Шамгари, имелись и другие соседи, не такие сильные, а предлог для войны… предлог всегда можно найти, если кровь играет. Все же эти войны больше смахивали на набеги, а ради набегов Ксуф не считал нужным созывать своих князей. Достаточно было и тех воинов, что постоянно находились в Зимране. Но временами Ксуф заводил речи о большом походе, не называя точного противника. Недоброжелатели (а у Ксуфа были недоброжелатели, у кого из правителей их нет?) говорили, что Ксуфу следовало бы больше заботиться не о приумножении подвластных земель, а о продолжении царского рода. Разумеется, говорилось это не в Зимране – там за подобную хулу на царя можно было и жизни лишиться. Но что правда, то правда – детей у Ксуфа не было. Даже от наложниц. И ни у одной из законных жен. Первой была княжна из Калидны. Ксуф женился на ней вскоре после того, как вступил на престол в Зимране. Через восемь лет она была возвращена отцу, как неплодная. Возмущенный родитель напал на Зимран, последовала жестокая война, которая, впрочем, скоро заглохла сама собой. Очевидно, князь Калидны счел, что смыл оскорбление, нанесенное его дому, кровью нирцев, и не настаивал на возвращение дочери на зимранский престол.
Незадолго до злосчастного похода на Шамгари Ксуф женился во второй раз. Теперь его избранницей стала девушка из благородной зимранской семьи, также из потомков завоевателей. Имя ее было Гипероха, и оказалась она не более плодовитой, чем ее предшественница. Итак, Ксуфу было почти сорок лет, и он все еще не обзавелся наследником. Поскольку многие женщины – как во дворце, так и за его пределами, могли подтвердить, что "буйным быком" царя именуют не зря, и от священного брака он никогда не уклонялся – и в Зимране, и в других городах, если бывал в походе – Ксуф был мужчина из мужчин. И оставалось лишь посочувствовать царю, что ему так не везет с женами.
До Даллы доходили слухи об этом – пусть в том искаженном, перелицованном виде, в каком любое известие попадает в женские покои. Но хотя она выслушивала болтовню служанок и ближних женщин, несчастья правящего дома Зимрана ее не слишком волновали. Сказать по правде, ее не волновало ничего, происходящее за порогом собственного дома. А то, что происходило в доме, давало мало поводов для беспокойства.