Теперь я молчу.
Где твоя справедливость, человек с медным чайником?
Почему ублюдки живут, и им достается все? Почему добрая и честная девушка, на свое несчастье родившаяся красивой — должна пасть жертвой распутника и труса?
Почему Тебя не было рядом?
Почему не было меня?
Я не чувствую капель, что текут сейчас по моему лицу. Я давно уже ничего не чувствую. Дождь плачет за меня. За нас, за всех. За ту девушку...
У меня осталось не так уж много времени.
— Какой он был, этот Самтори?
— Чудак. Книги читал, в доспехи рыцарские наряжался...
— А что говорят соседи?
— Говорят, добрый был...
— Добрый? А половину солдат майора Бенкши он тоже по доброте душевной уложил?!
Молчание.
— Мои ребята уверены, что это призрак.
— Простите, инспектор, вы серьезно?
— Я в призраков не верю, милорд. Но...
— Что «но», инспектор?
— Он увлекался раскопками. Говорят, он даже что-то нашел... Как раз перед самым исчезновением...
Я лежу на крыше, смотрю в небо.
Будду-бу-дых! Гром.
Рядом лежит меч, покрытый ржавчиной. Капли бьются о лезвие.
Человек с медным чайником смотрит на меня с небес. Здравствуй, Самтори, говорит человек. Как ты, Рыцарь-в-Бинтах?
Я молчу. Теперь я всегда молчу, когда он со мной разговаривает.
Когда-то я верил в лучшее. Ведь должна же быть на земле доброта и свет? Если есть зло, должна быть и сила, которая от зла защищает? Должны же, мать их так, быть рыцари?!
— Он спрятался где-то в замке, милорд.
— Откуда он знает мой дом?
— Самтори когда-то бывал у вас в гостях. Уверен, как человек, увлеченный военной историей и средневековьем, он разглядел здесь все. Вот, посмотрите... Это не самый удачный портрет, но здесь Самтори изображен в фамильных доспехах.
— А! Кажется, припоминаю. Он тогда тоже в доспехах приехал. Как на маскарад, представляете, инспектор? Герб с какой-то невзрачной серенькой птичкой... воробей? Нет, что-то другое. Перепелка? Доспехи, кстати, рухлядь совершеннейшая...
...Вслед за мной в кабинет вбегает человек в костюме и котелке. В руке у него револьвер.
— Полиция! — кричит человек. — Бросьте оружие, Самтори! Я буду стре...
Ваза эпохи Цинь отбрасывает полицейского в угол. С грохотом рушится этажерка с драгоценными статуэтками. Однажды я бывал здесь гостем. И помню, тогда многое бы отдал за возможность рассмотреть коллекцию получше...
Сейчас под моими ногами хрустит фарфор.
Я иду.
Я все ближе.
— Инспектор, вы, кажется, меня не очень любите?
Молчание.
— Вы правы. Не очень.
— Извините за любопытство, инспектор. Но почему?
— Я расследовал дело об убийстве в Крокет-виль.
Молчание.
— А, та бедная девушка...
— Какой-то ублюдок изнасиловал ее и убил... Какой-то очень богатый и влиятельный ублюдок, милорд.
— И что, инспектор?
— И ничего, милорд.
Мне на спину прыгает еще один. Я отпускаю меч, хватаю противника за запястья... с размаху бьюсь спиной о стену. Полицейский хрипит. Я делаю два шага вперед... отталкиваюсь и вновь — стена.
У полицейского вырывается стон.
Хватка его слабеет, он падает на пол.
Вперед!
Подбираю меч. Сжимаю рукоять двумя руками — из-под бинтов сочится желтая гниль. Запах, должно быть, жуткий...
Хорошо, что и запахов я тоже не чувствую.
Выстрел.
Сильный толчок в левое плечо. Я с трудом удерживаю равновесие. Боль появляется где-то в глубине руки...
В дверях, озаряемый вспышками молний, стоит человек с револьвером.
— Вы и есть Самтори?
У человека тонкое бледное лицо, темные волосы. Лорд Руперт собственной персоной.
Я делаю шаг вперед...
Выстрел.
Почему-то оказываюсь на коленях. Огонь горит внутри меня, вытягивает мне внутренности крюком мясника. Я отвык от такой боли...
Я — Гнилой рыцарь, но мне так больно!
Меч лежит передо мной на полу, среди стеклянных осколков.
— Вы уязвимы, — говорит лорд Руперт. — Что ж... тем хуже для вас, Самтори. Оборотень вы или нет — в моем револьвере серебряные пули. Но прежде чем покончить с вами, я хотел бы задать один вопрос...
Я молчу. Надо попробовать дотянуться до меча. Успею ли? Проклятый ублюдок неплохо стреляет.
— ...один вопрос. — Руперт подходит ближе. Ступает он мягко, с грацией уверенного в себе хищника.
Мы смотрим друг другу в глаза.
— Спрашивай, — едва слышно сиплю я. От моего горла мало что осталось. От меня вообще мало что осталось. Лепра — страшная вещь.
— Она... — говорит Руперт. Глаза его мерцают. — Она не придет?
Какой-то ублюдок изнасиловал ее и убил... Какой-то очень богатый и влиятельный ублюдок, милорд.
Выстрел.
Глаза Руперта на мгновение расширяются... Потом Руперт падает.
За его спиной стоит окровавленный инспектор с револьвером. Он весь перекошен. Похоже, я сломал ему пару ребер...
Пожар в животе становится невыносим.
Полицейский вновь поднимает револьвер. Черное дуло смотрит на меня.
— Мои люди утверждают, что вы призрак, — говорит инспектор. — Это правда?
Если есть зло, должна быть и сила, которая от зла защищает? Должны же, мать их так, быть рыцари?!
Я улыбаюсь. Впервые за долгое-долгое время...
— Тьен а-Беанелль, — сказал Дмитр, не открывая глаз. В левом виске билась жилка. — Танцующий в лучах солнца. Красиво, а? Одуванчик по-нашему. Вторая бронетанковая... там у них каждый батальон — по цветку называется...
— Эльфы?
— А кто еще? Пиши, Петро. Танковый батальон проследовал в направлении... сейчас, сейчас... поднимусь повыше... в направлении Оресбурга... записал?
— Ага.
— Не ага, а «так точно». Что написал?
— Посадили вторую грядку настурций, урожай повезем тете Оле. Целую, Фима.
— Молодец.
...Выйдя из транса, а точнее, вывалившись из него как мешок с овсом, Дмитр заставил себя открыть глаза. Мир вокруг качался. Сбросив с себя надоедливые руки (держи его! ну что ж ты! покалечится еще! держи!), сделал шаг, другой. Белый снег, черные проталины, темно-зеленые, почти черные ели... И бледно-голубое, совсем уже весеннее небо. Дмитр понял, что лежит. Над ним склонились двое. Потом подняли... Потом понесли...