— Вам было бы приятно такое узнать?
Народ Моисея оказался в положении человека, у которого папа — еврей, а мама — русская. Теза, антитеза, а на выходе — черте что.
Перельман добавил:
— Или, если хотите, мы — кроманьонцы, остальное человечество — пещерные люди.
Мужчина посмотрел сквозь очки на Гарика. Сказал:
— Не хочу.
Гарик умолчал про дальнейшее. Израиль возмутился. Как, у нас отнимают б-гоизбранность?! Страна встала под ружье. Самолеты взлетели с полным боезапасом. Но ничего не случилось. Израиль как-то незаметно стерли. Прошлись по карте ластиком.
Арабы радовались как дети. В счастливом запале перестреляли кучу народа.
Мужчина сказал:
— А теперь расскажите про Врата.
— Про какие врата? — уточнил Перельман.
— С большой буквы. Ваш знакомый нам доложил.
Гарик понял: вот оно — главное.
Гарик сказал, что действительно упоминал «врата». Только в другом контексте. Разговор шел о женщинах. В частности, о мефакедше Саре.
— Вам известно выражение «врата Рая»?
Мужчина высказался нецензурно. Затем добавил, что если «эльфья морда» будет запираться, он за себя не отвечает.
От стола донеслось: «Опа!» Потом: «Гол!»
Перельман сказал:
— Я ничего не знаю.
Однако «морда» его несколько смутила. Вечно эти органы себе позволяют.
Мужчина снял пиджак. Закатал рукава. Гарик испугался по настоящему. Закричал:
— Не имеете права! Мне пятьдесят шесть!
Мужчина в очках засмеялся:
— Разве для мужчины это возраст?
И ударил Гарика по почкам резиновой палкой.
Было больно. Перельману с тоской вспомнилась мефакедша Сара. Милых вежливых людей она скрутила бы одной левой. Мужчине в очках вырвала бы пищеварительный тракт.
Не выдержав пыток, Гарик назвал адрес. Они уехали. Вернулись через несколько часов. Грязные и злые. Один держался за челюсть. Другой сказал:
— Эта сука нас обманул! Там овощной склад!
У него была рука на перевязи.
Пока людей не было, Гарик дремал на стуле. Отвязать его не догадались. Раскалывалась голова. Ныли кости. В почки влетел разрывной снаряд. Под стулом образовалась лужа.
Ничего удивительного, что проснулся Гарик в дурном настроении.
— Одно слово: жид! — сказал мужчина в очках.
Это было уже слишком. Когда били, Перельман молчал. Но хамство он, как потомственный интеллигент, терпеть отказывался.
Гарик закричал слабым голосом:
— Твари!
Слова полились. Гарик высказывал наболевшее. Про судьбу евреев, которые наполовину. Про Израиль. Про избранный Б-гом народ. Что он, Перельман, с народом этим сделает. Про Россию. Про семитскую внешность и русскую душу.
Перельман сказал: «В конце-то концов, мне надоело!»
Сначала операция. Потом экспертиза на физическое соответствие. Это еще ничего. Трудно бросал курить. Экспертиза на моральный облик. Гарик прошел со скрипом. Замена паспорта. Потом долгое ожидание. Еще ожидание. Взятка.
Наконец выдали паспорт. Обложка голубая, чтобы не сомневался. Полноправный эльф. Добро пожаловать в Б-гоизбранные.
Три дня Гарик радовался жизни.
А в посольстве эта сука ему говорит:
— В визе отказано.
— Почему?! У меня же паспорт!
— У вас мать не эльфийка.
— И что?
— Не изображайте идиота. В визе отказано.
Гарик попытался еще раз:
— Нельзя ничего сделать?
— Ваша мама жива?
— Нет.
— Тогда нельзя.
Гарик вышел из посольства. Взял пять бутылок нектара. Теперь сидит с отбитыми почками. Все удачно сложилось.
Милые вежливые люди выслушали. Второй сказал:
— Футбол из-за этого гада не досмотрели. Пошли хоть водки попьем.
А первый говорит:
— Нет. Надо развязать старика.
Сказал:
— Правильный старикан! Гнида, конечно. Но тут я его понимаю.
И добавил:
— Меня Борисом зовут. Мы из Сопротивления.
Компанией смотрели телевизор. Гарик сидел на диване. Ему выделили брюки. Мужчина в очках пояснил:
— Мы патриоты.
Гарик посмотрел на брюки. Они были размеров на пять больше. Гарик сказал:
— Понимаю.
Но это позже.
Сначала Боря отвел Гарика помыться. Ванна была в рыжих потеках. Кран хрипел и плевался. Полотенцем кто-то вытер ботинки.
— Сэнкью вэри мач, — сказал Перельман. Когда Боря ушел, Гарик потянул с себя клочья ленты. Как кору с дерева. Зашипел и передумал. Так и остался в скотче. Как матрос в пулеметных лентах.
Над раковиной было зеркало. С наклейкой «Микки-Маус» и трещинкой.
Гарик вгляделся. Ничего нового не увидел. Только уши обвисли, как у шотландского сеттера. Глаза ушли в подполье.
Тогда был вечер. По мостовой скользили желтые листья. Набережная и небо — в сером цвете. Она сказала:
— Ты постарел, Перельман. Ай-я-яй, не порядок! Будем исправлять.
Перельман видел мефакедшу второй раз. Тиронут утонул в памяти. Арбузы в камуфляже — нет. Убивать голыми руками. Сара — мощная женщина. Могла задушить в объятиях. Гарик и пальцем бы не пошевелил, чтобы этого избежать.
Перельман сказал:
— Могу я вас угостить?
— А зачем спрашивать?
И правда, вопрос был не еврейский. Решился в пять минут.
Умывшись, Перельман вышел из ванны. Подпольщики смотрели телевизор. Гарик сказал:
— У вас зеркало сломано.
Второй повернул голову:
— Что?
— Я говорю, зеркало сломано. Дурная примета.
— Ерунда!
Трибуны освистывали новый матч. Судья бегал по полю за игроками. Он был в черной тунике. Футболисты — в синих и зеленых. Мелькали голые задницы. Мужчина в очках протер очки и сказал:
— Докатились. А была мужская игра!
Боря на него шикнул. Потом раздался стук, и дверь упала в комнату. Кто-то закричал: «Лежать! Тихо! Убью!» и почему-то: «Белый!».
Люди в черных туниках заполнили комнату. Вскочил мужчина в очках. К нему бросились двое. Мужчина упал. Боря заорал тонким голосом:
— Я буду жа!..