Под палящим солнцем не покладая рук трудились грязные потные люди, разгружающие и нагружающие суда на фоне мерцающих бирюзовых вод Средиземного моря. Дорогу мне показал низенький плешивый человек, не спускавший с меня плотоядного взгляда:
— Ты высокая девчонка, — заметил он. — Но кого-кого, а меня это не беспокоит. Мне как раз такие и нравятся.
Он засмеялся, а с ним и его товарищи. Его лицо находилось на уровне моей груди. Опустив глаза, я поспешила к указанному кораблю. И какое же я испытала облегчение, когда увидела Кириакоса, проверяющего лини и разговаривающего с рабочими. Я с ним никогда не общалась, но знала, кто его отец и что ему можно доверять. Увидев меня, он улыбнулся:
— Ты ведь дочь Мартанеса, правда? Лета?
Я кивнула:
— Мне поручили сказать твоему отцу, что груз может быть готов сегодня вечером, если он торопится.
— Я ему передам. Его сейчас здесь нет.
— Хорошо.
Мы постояли в смущении. Я чувствовала, что краем глаза он рассматривает меня, хотя делает вид, что наблюдает за рабочими. Казалось, он хочет что-то сказать, но не решается, и я собралась уходить.
— Что ж, спасибо. Мне нужно возвращаться.
— Подожди, Лета. — Он протянул руку, как бы желая удержать меня, но тут же ее отдернул. — Ты… ты же не пойдешь одна?
— Мой отец сказал, что это недалеко. И что мне не стоит опасаться привлечь хоть чей-нибудь интерес.
Кириакос прямо поперхнулся от возмущения.
— Твой отец глупец. Позволь мне проводить тебя. — Он запнулся. — Только не говори своему отцу, что я обозвал его глупцом.
Он обменялся несколькими отрывистыми фразами с одним из своих людей и отправился со мной в город. Он был старше меня, лицо его задубело от моря и солнца. У него были черные спутанные волосы длиной до подбородка, и он был почти — но не совсем — такой же высокий, как я.
— Я видел тебя на свадьбе несколько дней назад, — сказал он, нарушив затянувшееся молчание. — Ты танцевала с другими девушками. Знаешь… ты очень хорошая.
Комплимент удивил меня.
— Наверное, вино тогда помогло.
— Нет. Вино помогло другим девушкам — а может, помешало. Я не уверен. — Он взглянул на меня, и я чуть не упала, утонув в его темных глазах. — Но ты… у тебя танец исходит изнутри. Музыка разговаривала с тобой, и ты ее понимала.
— Ты играл на флейте, — вспомнила я, стараясь не залиться краской от его внимания.
— Да.
Казалось, он был рад, что я заметила его. Снова воцарилась тишина. Мы почти дошли до рынка: послышался людской гомон. Кириакосу хотелось продолжить разговор:
— Да-а… Я слышал, твоя сестра вышла замуж прошлой весной.
— Да.
— А ты?
— Я не вышла замуж прошлой весной.
Его губы тронула улыбка:
— А если на следующую весну?
— Ты предлагаешь?
— Просто спрашиваю. Я слышал, как отец говорил…
У рынка мы остановились, и я опять посмотрела ему в глаза. Вокруг нас сновали люди и животные, а на другом конце прохода я видела отца, разговаривающего с торговцем фруктами.
— Знаешь, — резко сказала я, — я тоже слышала, как мой отец говорил это, дескать, они собираются устроить свадьбу между нашими семьями. Это очень поможет торговле. Но раз уж ты болтаешь об этом, поговори со своим отцом об одной из моих сестер, а не обо мне.
— Что? Ты не хочешь выйти замуж? — Улыбка его погасла. — Или у тебя есть другие претенденты?
Я недоуменно уставилась на него:
— Нет, конечно нет. Просто ты не хочешь жениться на мне, вот и все.
— Я не хочу?
— Нет. Ты хочешь одну из моих сестер.
— Я?
— Да. Они пониже ростом, полюбезней, посимпатичней — и говорят ласковей.
— А танцевать они умеют?
Я задумалась.
— Нет. Здесь они ужасны.
На губах его снова заиграла застенчивая улыбка:
— Тогда я хочу тебя.
— Ты безумец. Ты не понимаешь, о чем говоришь. Ты ничего обо мне не знаешь.
Конечно, в те времена большинство людей почти ничего не знали о своих суженых. Удивляла его убежденность в том, что мы можем быть вместе.
— Это неважно. Могу только сказать, что это именно ты. Разве ты сама не чувствуешь?
Наши глаза встретились, и я ощутила пробежавшую по телу дрожь, словно столкнулась с чем-то, размерами и мощью превосходящим нас обоих. На мгновение я позволила себе представить, что этот мужчина из столь высокоуважаемой семьи способен мной заинтересоваться. Это было пьянящее чувство, и дело тут не только в девичьей чести. Ощущение рождалось от того, как он смотрел и как говорил со мной, словно я была ровней ему или даже выше по положению. Между нами возникло что-то, влекущее меня к нему, и это меня смущало.
— Ты ничего обо мне не знаешь, — тихо повторила я пересохшими губами.
Его робкая улыбка стала смелее.
— Я знаю достаточно. Я знаю, что ты танцуешь и что ты шустрая — слишком шустрая, как считает мой отец. И еще я знаю, что твоей семье заказан вход в пекарню Лаиса, потому что ты назвала его дочь…
— Это была не моя вина, — быстро вставила я.
Тут нас заметил мой отец. Я помахала ему, и он поманил меня нетерпеливым жестом.
— Меня зовет отец.
Кириакос искоса посмотрел в ту сторону и сразу отвернулся. Если я была известна благодаря своему острому языку, то мой отец имел куда более грозную репутацию, и как бы ни был влюблен и смел Кириакос, он пока не решался предстать перед ним.
— Я попрошу моего отца поговорить с твоим.
Шутки в сторону — теперь Кириакос был совершенно серьезен. Но дело не только в этом. Он смотрел на меня так, как никто и никогда прежде. Меня бросило в жар, потом в холод и снова в жар. Я вся трепетала. Я не могла отвести от него глаз.
— Это не ради торговых дел?
— Нет. Это ради тебя и меня. Ты — именно та.
Я уставилась на него, не находя, вопреки обыкновению, слов. Теперь я была потрясена скорее этим бурлящим во мне сумасшедшим чувством, нежели его нелепым предложением, о котором даже заикаться не следовало без согласия наших семей. Потом я узнала, чего ему стоил этот разговор. Он не был склонен к длинным речам и решительным поступкам. Как правило, он мало говорил, выражая свои мысли и чувства взглядами, музыкой, а позже… когда мы поженились, любовными играми.