— Можете считать, что кредиты погашены, — сказал он, перешагивая через труп и направляясь в свою спальню.
Оставшись опять один, Алексей Александрович понял, что он не в силах более выдерживать роль твердости и спокойствия. Он велел отложить дожидавшуюся карету, приказал никого не принимать и не вышел обедать. Он почувствовал, что ему не выдержать того всеобщего напора презрения и ожесточения, которые он ясно видел на лице и этого приказчика, и всех без исключения, кого он встречал в эти два дня. Он чувствовал, что не может отвратить от себя ненависти людей, потому что ненависть эта происходила не оттого, что он был дурен (тогда бы он мог стараться быть лучше), но оттого, что он постыдно и отвратительно несчастлив. Он знал, что за это, за то самое, что сердце его истерзано, они будут безжалостны к нему. Он чувствовал, что люди уничтожат его, как стая задушит истерзанную, визжащую от боли собаку. И знал, что единственное спасение от людей — скрыть от них свои раны, и он это бессознательно пытался делать два дня, но теперь он был уже не в силах продолжать эту неравную борьбу.
ОНА ВЫСТАВИЛА ТЕБЯ НА ПОСМЕШИЩЕ.
Завтра он покажется перед своими коллегами в Министерстве; сопровождаемый полком Солдатиков, преданных ему одному, он выступит с решительным заявлением.
ОНА ОСТАВИЛА ТЕБЯ. И МИР СМЕЕТСЯ НАД ТОБОЙ.
Он объявит о переосмыслении основной идеи Проекта, руководителем которого является, объявит о том, что его видение проблемы, скажем так, эволюционировало.
ТЕПЕРЬ ОНА ДОЛЖНА СТРАДАТЬ.
И МИР ДОЛЖЕН СТРАДАТЬ ВМЕСТЕ С НЕЙ.
Он закинул голову, и из горла его послышался ужасный скрип. Эта грубая пародия на смех перешла в страшный стон отчаяния. Отчаяние его еще усиливалось сознанием, что он был совершенно одинок со своим горем. Не только в Петербурге у него не было ни одного человека, кому бы он мог высказать все, что испытывал, кто бы пожалел его не как высокопоставленного чиновника, не как члена общества, но просто как страдающего человека; но и нигде у него не было такого человека.
ЭТО ОНА ДОЛЖНА СТРАДАТЬ
И МИР ДОЛЖЕН СТРАДАТЬ ВМЕСТЕ С НЕЙ.
Так называемые роботы-компаньоны, теперь уже собранные все до единого, не подвергнутся никакой корректировке и не вернутся к своим хозяевам. Они никогда не вернутся. Никогда.
У ТЕБЯ ТОЛЬКО ОДИН ДРУГ, АЛЕКСЕЙ.
Я.
Ступив на твердь земную, Вронский с Анной сняли комнаты в одной из лучших гостиниц Санкт-Петербурга. Вронский отдельно, в нижнем этаже, Анна в большом отделении наверху с ребенком, II/Гувернанткой/D145 и Андроидом Карениной.
В первый же день приезда Вронский поехал к брату. Там он застал приехавшую из Москвы по делам мать. Мать и невестка встретили его как обыкновенно; они расспрашивали его о поездке на Луну, говорили об общих знакомых, но ни словом не упомянули о его связи с Анной. Брат же, на другой день приехав утром к Вронскому, сам спросил его о ней, и Алексей прямо сказал ему, что он смотрит на свою связь с Карениной как на брак; что он надеется устроить развод и тогда женится на ней, а до тех пор считает ее такою же своею женой, как и всякую другую жену, и просит его так передать матери и своей жене.
— Если свет не одобряет этого, то мне все равно, — сказал Вронский, — но если родные мои хотят быть в родственных отношениях со мною, то они должны быть в таких же отношениях с моею женой.
Старший брат, всегда уважавший суждения меньшего, не знал хорошенько, прав ли он или нет, до тех пор, пока свет не решил этого вопроса; сам же, с своей стороны, ничего не имел против этого и вместе с Алексеем пошел к Анне.
Вронский при брате говорил, как и при всех, Анне «вы» и обращался с нею как с близкою знакомой, но было подразумеваемо, что брат знает их отношения, и говорилось о том, что Анна едет в имение Вронского. Несмотря на всю свою светскую опытность, Алексей Кириллович, вследствие того нового положения, в котором он находился, был в странном заблуждении. Казалось, ему надо бы понимать, что свет закрыт для него с Анной; но теперь в голове его родились какие-то неясные соображения, что так было только в старину, а что теперь, при быстром прогрессе (он незаметно для себя теперь был сторонником всякого прогресса), взгляд общества изменился и что вопрос о том, будут ли они приняты в общество, еще не решен.
«Разумеется, — думал он, — свет не примет ее, но люди близкие могут и должны понять это как следует».
Одна из первых дам петербургского света, которую увидел Вронский, была его кузина Бетси.
— Наконец! — радостно встретила она его. — А Анна? Как я рада! Где вы остановились? Я воображаю, как после вашего прелестного путешествия вам ужасен наш Петербург; и этот медовый месяц на Море Спокойствия! И очаровательный Лупо — его до сих пор не забрали! Как это чудесно!
После чего Бетси начала говорить сбивчиво, перескакивая с предмета на предмет; чувствовалось, что ей нелегко давался этот разговор со старыми друзьями. Она коснулась слухов об ужасных монстрах-пришельцах, заполонивших деревни («Наши Почетные Гости наконец-то прибыли!»); говорила о том, что с нетерпением ждет возвращения своего робота-компаньона («Конечно же, я ни капельки не скучаю по Дорогуше. Я прекрасно справляюсь и без нее.»).
Вронский кивнул, отметив про себя с изумлением, что волосы Бетси при этом завязаны в небрежный пучок на макушке, а платье спереди непозволительно измялось.
— Что развод? — прощебетала Бетси. — Все сделали?
— Нет еще, но в чем значенье…
Вронский заметил, что восхищение Бетси уменьшилось, когда она узнала, что развода еще не было.
— В меня кинут камень, я знаю, — сказала она, — но я приеду к Анне; да, я непременно приеду. Вы недолго пробудете здесь?
И действительно, она в тот же день приехала навестить Анну и Андроида Каренину; но тон ее был уже совсем не тот, как прежде. Она, очевидно, гордилась своею смелостью и желала, чтоб Анна оценила верность ее дружбы. Она пробыла не более десяти минут, разговаривая о светских новостях и размышляя о Почетных Гостях. Были ли они с Венеры? Или, быть может, с только что открытого Нептуна? Как бы там ни было, Министерство не перестает уверять граждан, что угроза эта может быть с легкостью отражена, да и какой глупец усомнился бы в этом!
При отъезде она сказала:
— Вы мне не сказали, когда развод. Положим, я забросила свой чепец через мельницу, но другие поднятые воротники будут вас бить холодом, пока вы не женитесь. И это так просто теперь. Хотя, как я понимаю, ваш муж чрезвычайно занят в эти дни, потому что следит за проведением корректировки роботов-компаньонов. И если бы только ваш муж был совершенно другим человеком. Я слышала, что в последнее время он стал каким-то… — она замолчала и, подняв руку, принялась поправлять растрепанные волосы, — …каким-то странным…