Левин видел этот взгляд. Он побледнел и с минуту не мог перевести дыхания. «Как позволить себе смотреть так на мою жену!» — кипело в нем.

— Так завтра? Поедем, пожалуйста, — сказал Васенька, присаживаясь на стуле и опять подворачивая ногу по своей привычке.

Ревность Левина еще дальше ушла. Она совершенствовалась, как совершенствуются все новые модели роботов — от I/Ревность/4 к I/Ревность/5, а эту превосходила I/Ревность/6. Уже он видел себя обманутым мужем, в котором нуждаются жена и любовник только для того, чтобы доставлять им удобства жизни и удовольствия… Но, несмотря на то, он любезно и гостеприимно расспрашивал Васеньку о его охотах, ружье, сапогах и согласился ехать завтра.

На счастье Левина, старая княгиня прекратила его страдания тем, что сама встала и посоветовала Кити идти спать. Но и тут не обошлось без нового страдания для Левина. Прощаясь с хозяйкой, Васенька опять хотел поцеловать ее руку, но Кити, покраснев, с наивною грубостью, за которую ей потом выговаривала мать, сказала, отстраняя руку:

— Это у нас не принято.

В глазах Левина она была виновата в том, что она допустила такие отношения, и еще больше виновата в том, что так неловко показала, что они ей не нравятся.

Левин нахмурился и пошел наверх, в кабинет, чтобы составить послание Сократу об ужасных червяках.

Глава 4

Константин Дмитриевич провел несколько часов в напряженной работе. Составляя, записывая и перечитывая послание Сократу, он старался изложить первые выводы, сделанные после долгих размышлений о червях-роботах: о том, кто они такие, откуда пришли и как связаны с другими бедами, обрушившимися на страну.

Он лег спать счастливый и довольный результатами своего расследования, с нетерпением ожидая ответного сообщения от своего бедного ссыльного робота. Но радость была недолгой. Уже утром ревность Левина вновь вернулась к жизни благодаря несносному Весловскому.

За завтраком Васенька вновь заговорил с Кити о том, о чем говорил и вечером накануне: о положении Анны, о том, должна ли любовь ставиться выше общественного мнения. Кити не нравился разговор, и она была взволнована одновременно тоном обсуждения и тем ожидаемым эффектом, которое произведет на мужа эта тема. Но она была слишком неопытна и наивна для того, чтобы знать, как остановить этот разговор и даже скрыть то легкое удовольствие, которое получала она, видя совершенное восхищение ею молодым человеком. Она хотела прекратить это все, но не знала как. Что бы она ни делала, она знала, что муж будет следить за ней и истолкует все самым ужасным образом. И действительно, когда она спросила у Долли, что с Машей, Весловский, ожидая когда кончится этот скучный для него разговор, принялся равнодушно смотреть на Долли, этот вопрос показался Левину ненатуральную, отвратительную хитростью.

— Что скажете, идти ли нам сегодня за грибами? — спросила Долли.

— Конечно, идите, и я с вами пойду, — ответила Кити и покраснела. Из вежливости она хотела спросить и Весловского, пойдет ли он, но промолчала.

— Куда ты, Костя? — спросила она мужа с виноватым лицом, когда он прошел мимо решительным шагом. Этим виноватым выражением она подтвердила только его подозрения.

— Иду проверить, нет ли во рву пришельцев, — ответил Левин, не глядя на жену.

— Опять?

Он сошел вниз, но не успел еще выйти из кабинета, как услыхал знакомые шаги жены, неосторожно быстро идущей к нему.

Он не обернулся и гордо вышел из дома в сад, прошел мимо II/Садовника/9, поставленного сканировать заросли в поисках пришельцев. Наконец он вынужден был обратить внимание на жену.

— Ну хорошо, что ты хотела сказать?

Он не смотрел ей в лицо и не хотел замечать, что она, в ее положении, дрожала всем лицом и имела жалкий и уничтоженный вид. Он не хотел понять, как трудно было беременной женщине, у которой не было теперь рядом робота-компаньона, способного утешить в трудную минуту.

— Так не может больше продолжаться! Это унижение! Я несчастна, ты несчастен. За что? — сказала Кити, когда они добрались до уединенной лавочки на углу липовой аллеи.

— Скажи мне одну вещь: было ли что-то в его тоне неприличное, нехорошее, ужасающе унизительное? — спросил Левин, становясь перед ней со сжатыми на груди кулаками, как он стоял перед ней накануне вечером.

— Было, — ответила она дрожащим голосом. — Но Костя, ты веришь, что я не виновата? Я с утра хотела такой тон взять, но эти люди… Зачем он приехал? Как счастливы мы были! Счастливы и едины, не только любовью друг к другу, но и к нашим роботам, едины в нашей преданности им! — говорила Кити, задыхаясь от рыданий.

И хотя ничего не гналось за ними, и не от чего было бежать — с неба упало всего несколько мелких капель, — видеосенсоры II/Садовника/9 зафиксировали удивительное: хозяева вернулись домой мимо него с успокоенными, сияющими лицами.

Глава 5

Проводив жену наверх, Левин пошел на половину Долли. Дарья Александровна со своей стороны была в этот день в большом огорчении. Она ходила по комнате и сердито говорила стоявшей в углу и ревущей девочке:

— И будешь стоять в углу весь день, и обедать будешь одна, и ни одной куклы не увидишь, и платья тебе нового не сошью, — говорила она, не зная уже, чем наказать ее.

— Нет, это гадкая девочка! — обратилась она к Левину. — Откуда берутся у нее эти мерзкие наклонности?

— Да что же она сделала? — довольно равнодушно сказал Левин, которому хотелось посоветоваться о своем деле и поэтому досадно было, что он попал некстати.

— Они с Гришей ходили в малину и там… я не могу даже сказать, что она делала. Вот какие гадости. Тысячу раз пожалеешь, что рядом нет Долички. Она всегда давала верные советы, как справится с такими вещами. Ах, как же я любила ее! — Глаза Долли заблестели от слез. За окнами усилился дождь, словно бы само небо оплакивало потерю Дарьи Александровны.

— Но ты что-то расстроен? Ты зачем пришел? — спросила Долли. — Что там делается?

И в тоне этого вопроса Левин слышал, что ему легко будет сказать то, что он был намерен сказать.

— Я не был там, я был один в саду с Кити. Мы ссоримся с тех пор, как… Стива приехал.

Долли смотрела на него умными, понимающими глазами.

— Ну скажи, руку на сердце, был ли… не в Кити, а в этом господине такой тон, который может быть неприятен, не неприятен, а ужасен, оскорбителен для мужа?

— То есть, как тебе сказать… Стой, стой в углу! — обратилась она к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку на лице матери, повернулась было. — Светское мнение было бы то, что он ведет себя, как ведут себя все молодые люди. Il fait la cour à une jeune et jolie femme, [14] а муж светский только может быть польщен этим.